движение me too что такое

#MeToo в России и на Западе. Травля, солидарность или страх?

Движение #MeToo или «я тоже» появилось чуть больше года назад после скандала с голливудским продюсером Харви Вайнштейном, которого обвинили в сексуальных домогательствах несколько американских актрис. В их числе были Анджелина Джоли, Гвинет Пэлтроу и Роуз МакГоун.

С чего все началось?

Вайнштейн предлагал девушкам заняться сексом в качестве благодарности за роль. Мотивировал он это тем, что так поступать «нормально, так делается этот бизнес». Некоторым он угрожал уничтожить карьеру.

При этом в профессиональной среде многие знали о существовании такой проблемы, однако этим все и ограничивалось.

#MeToo

Твит Милано набрал более 35 тысяч комментариев. При этом Алисса призналась, что тоже была жертвой домогательств.

Где же солидарность?

Призванное объединить женщин движение сработало не так однозначно. В течение последнего года проблема широко обсуждалась, но к единому мнению не смогли прийти даже сами женщины.

С одной стороны, проблема, которая долгие годы замалчивалась и считалась «стыдной» наконец обрела голос. Женщины почувствовали, что не одиноки и не беспомощны, а могут рассчитывать на защиту своих чести и интересов.

С другой стороны, из-за того, что о теме домогательств наконец заговорили вслух, жертвами себя заявило огромное количество женщин, а у хэштега солидарности появился агрессивный оттенок. Некоторые обвинения, в том числе появившиеся в прессе и вызвавшие новые репутационные скандалы, оказались спорными, но тем не менее также попали в волну.

В результате даже некоторые феминистки задались вопросом, не обрело ли движение форму жертвенности.

«Насилие — это преступление, но попытка соблазнения, даже настойчивая и грубая — не преступление», — утверждалось в открытом письме, подписанном группой женщин во главе с Катрин Денев.

#MeToo в России

Тему насилия и домогательств в России нередко замалчивают, а женщин ему подвергшихся чаще всего клеймят «виноватыми». Причем нередко это делают другие женщины.

Самой яркой иллюстрацией отношения к теме домогательств в России можно считать ситуацию с депутатом Леонидом Слуцким, которого четыре журналистки обвинили в сексуальных домогательствах.

Тогда парламентская комиссия по этике не нашла нарушений, а женщин обвинила в провокационном поведении.

Активистка, выступающая за права женщин, основательница проекта «Насилию.нет» Анна Ривина считает, что отклонение обвинений против Слуцкого говорит о глубокой социальной и культурной проблеме в России, где считается, что женщины должны быть угодливыми и принимать все, что делают с ними мужчины.

«Когда мы говорим о домашнем насилии, сексуальном насилии или домогательствах на рабочем месте, все эти проблемы связаны», – сказала Ривина.

По ее мнению, на то, что движение не очень прижилось в России, повлиял социальный контекст.

«К звездам у нас отношение не совсем как к реальным людям, и у российских СМИ не было возможности детально докладывать обстоятельства процессов, происходивших на Западе — только громкие случаи с громкими фамилиями. Сколько мы слышали даже от либеральных журналистов: “А что это они молчали”, — даже среди адекватных людей не всегда была понимающая реакция. Но в международном контексте мы видим, как это ставило крест на карьерах», — сказала она «Русской службе Би-би-си» в августе.

#ЯнеБоюсьСказать

В 2016 году украинский общественный деятель Анастасия Мельниченко запустила в фейсбуке флешмоб #ЯнеБоюсьСказать. Он поднимал вопрос не женщин или сексуальных домогательств в частности, а насилия в целом.

Тогда волна шокирующих признаний и историй прокатилась по Рунету и помогла осознать масштабы проблемы, однако это ее не решило.

Жертвы насилия чаще всего не рассказывают о случившемся, потому что боятся, что никто не поверит. Или осудят.

Именно этот страх и позволяет насильникам и садистам продолжать безнаказанно делать то, что им хочется.

Также часто деформированное восприятие не позволяет жертве понять, что происходит. Нередко посягательства или нарушения личных границ не кажутся ненормальными, неправильными, пока не появляется возможность взглянуть на них отстраненно.

Источник

Все за сегодня

Политика

Экономика

Наука

Война и ВПК

Общество

ИноБлоги

Подкасты

Мультимедиа

Общество

Süddeutsche Zeitung (Германия): риски и побочные эффекты движения MeToo

Вот уже два года прошло после скандала вокруг фигуры Харви Вайнштейна (Harvey Weinstein), и все это время женщины по всему миру открыто рассказывали, как подвергались сексуальным домогательствам. Но изменилось ли с тех пор общество? Недавнее исследование свидетельствует, что мы скорее движемся в обратном направлении.

Как будут говорить о движении MeToo еще через пару лет? Может быть, о нем не будут говорить вовсе, а может быть, дискурс на эту тему станет излишним, потому что к тому моменту настанет абсолютное (по ощущениям и по факту) равенство между полами, а будущие поколения в любом случае окажутся умнее предыдущих. Впрочем, это нереалистичный сценарий (имеется в виду равноправие полов — в том, что дети будут умнее, конечно, сомнений нет), и рано или поздно нам придется отвечать на вопрос: «Ну как, имело это все хоть какой-то смысл?»

О движении МеТоо, возникшем осенью 2017 года, когда стало известно о случаях сексуальных домогательств в Голливуде, в минувшие два года много говорили и писали — свое мнение по этому поводу было практически у каждого автора. Поскольку стало известно о великом множестве таких инцидентов, движению удалось то, что не удалось бы ни одному отдельно взятому случаю домогательств: поднялся шум по поводу необходимости всеобщей общественной реформы, в частности что касается равенства на рабочем месте.

Поскольку движению МеТоо всего два года от роду, о сколько-нибудь серьезной статистике говорить не приходится. Но тем более интересными представляются цифры, свидетельствующие о развитии после развития. Примечательно недавнее исследование Линн Этуотер (Leanne Atwater), профессора менеджмента Хьюстонского университета (США). Она опубликовала данные о влиянии движения Ме Тоо на поведение мужчин и женщин на рабочем месте.

Контекст

The Spectator: глупое движение #MeToo не улучшило жизнь женщин

Тарья Халонен: не бояться тех, кто больше, и не унижать тех, кто меньше (Helsingin Sanomat)

Telegraph: В Британии скандал, о котором нельзя говорить

Bloomberg: любой ценой избегайте женщин!

Еще до того, как Этуотер в 2018 году начала свое первое исследование по поводу влияния Ме Тоо, ей пришлось развеять один миф: мужчины и женщины якобы имеют разное представление о том, что такое, собственно, сексуальное домогательство. Еще до того, как участникам предложили ответить на вопросы, им продемонстрировали 19 примеров сексистского и дискриминирующего поведения на рабочем месте, и, как правило, мужчины и женщины были едины во мнении, можно ли назвать тот или иной случай домогательством. «Большинство мужчин точно знают, что является сексуальным домогательством, а что нет. Представление, что мужчины понятия не имеют, какое поведение неправильно, а женщины слишком ранимы, неверно», сказала Этуотер в интервью нашему изданию.

Больше половины боятся, что домогательства продолжатся

Затем Этуотер провела исследование, в ходе которого участники должны были сказать, как МеТоо, предположительно, повлияет на трудовые отношения между мужчинами и женщинами. Вот два примера: более половины опрошенных женщин выразили опасение, что сексуальные домогательства на работе продолжатся и в будущем. Мужчины же уверены, что с ними такого не произойдет. Но 58% мужчин сказали, что страх быть несправедливо обвиненным в домогательствах будет расти.

Такие прогнозы никак нельзя назвать позитивными, будь то со стороны мужчин или женщин. В начале 2019 года команда профессора Этуотер провела дополнительное исследование по поводу МеТоо — уже с другими участниками. В этот раз исследователи задались вопросом не о возможном влиянии движения на трудовые отношения, а о том, с каким конкретным поведением коллег участникам опроса доводилось сталкиваться.

Новые результаты исследования, имеющиеся в распоряжении нашей редакции, указывают на «побочный эффект» МеТоо. Можно привести два примера: 21% мужчин признались, что взяли бы на работу женщину, только будучи вынужденными сделать это, если бы этому сотруднику по долгу службы предстояло много общаться с мужчинами (для сравнения: в 2018 году эта цифра составляла всего 15%). А на новый вопрос о деловой встрече с женщиной один на один 27% мужчин ответили, что попытались бы избежать такой встречи.

Вице-президент США Майк Пенс никогда не встречается с женщинами «тет-а-тет» — только с женой

«Похоже, мы вернулись на шаг назад», — сказала по телефону Этуотер, приведя для сравнения американское движение за гражданские права. «Конечно, многие белые люди тогда были не в восторге от того, что чернокожие будут иметь те же права, что и они сами. Думаю, благодаря МеТоо мы видим нечто схожее: есть множество влиятельных мужчин, которым не хочется потерять возможность вести себя как им заблагорассудится».

Статьи по теме

Шведского министра тоже домогались

Харви Вайнштейн откупался от своих жертв

Согласно первому опросу, почти 60% мужчин и целых 45% женщин ожидают, что после МеТоо количество домогательств на работе сократится. Но на вопрос, изменилась ли ситуация в 2019 году, опрошенные ответили не столь позитивно: как среди мужчин, так и среди женщин количество признавшихся, что ситуация действительно улучшилась, оказалось примерно на 15% ниже, чем прогнозировалось. На вопрос, будут ли мужчины, занимающие руководящие должности, и далее домогаться своих подчиненных-женщин, большинство мужчин (69,3%) и женщин (72,6%) ответили утвердительно.

Конечно, на эти результаты можно посмотреть и с другой стороны. 27% мужчин говорят, что избегают встреч «тет-а-тет» с коллегами женского пола, но есть еще 73%, которые их не избегают. Или как?

Этуотер говорит по этому поводу: «Да. Но, с другой стороны, это каждый четвертый. Если у меня восемь коллег-мужчин, и двое из них исключают меня, то эти двое — лишние».

По ее словам, дело не в том, что все без исключения мужчины не могут себя контролировать и домогаются женщин. «Мы все знаем, что это не так. Но дело в том, что мужчины подвергают опасности психическое здоровье своих коллег-женщин, потому что те, получая подобный опыт, начинают испытывать страх, что он повторится. И одного такого коллеги женщине для этого достаточно».

Бывает, что мужчины используют МеТоо в качестве предлога

Так что бывает, что мужчины используют МеТоо в качестве предлога, чтобы помешать равноправию, а также чтобы не встречаться с женщинами с глазу на глаз. Результаты исследования профессора Этуотер подтверждают это цифрами. Кроме того, иногда мужчины сами представляются жертвами, вместо того чтобы участвовать в работе структур, которые могли бы повлиять на ситуацию. Известно, к примеру, что вице-президент США Майк Пенс признался, что принципиально отказывается от встреч с женщинами без присутствия других мужчин. Единственное исключение — его собственная жена.

Мужчины, которые злоупотребляют служебным положением в отношении женщин, по-прежнему существуют, равно как и женщины, которые дискриминируют на работе других женщин. Социолог Паула-Ирене Вилла (Paula-Irene Villa), заведующая кафедрой Института социологии и гендерных исследований при мюнхенском университете имени Людвига Максимилиана (Ludwig-Maximilian-Universität) сказала по этому поводу: «Часть проблемы состоит в том, что есть люди, которые не воспринимают движение МеТоо всерьез и не считают, что это как-то связано с ними; а часть решения этой проблемы состоит в том, что есть люди, которые интересуются ситуацией, ищут соответствующую информацию и участвуют в конструктивной дискуссии». И поднимать эту тему нужно снова и снова.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Источник

Неудобная этика. Как движение #MeToo трансформируется в российских реалиях

Если вы работаете в медиа, скорее всего, в последнее время вам было страшно заходить в соцсети: каждый день вы узнавали о своих коллегах много нового и неприятного. Русскоязычный сегмент Twitter взорвался десятками историй женщин (и, реже, мужчин), подвергшихся сексуальному насилию и домогательствам на рабочем месте. Эти истории рассказывали преимущественно действующие и бывшие сотрудницы популярных СМИ. Ну, или те, в чей круг общения входят журналисты. Нечто подобное уже происходило в 2016 году, когда украинская активистка Анастасия Мельниченко запустила в Facebook акцию #яНеБоюсьСказати, которую с готовностью подхватили российские и белорусские пользовательницы.

Принципиальная разница заключается в том, что тогда, четыре года назад, личности «героев», как правило, не раскрывались. Сегодня мы получили возможность узнать их поименно. Обвинения в сексуальных домогательствах, насилии и абьюзе прозвучали в адрес шеф-редактора «МБХ Медиа» Сергея Простакова, фотографа «МБХ Медиа» Андрея Золотова, SMM-менеджера Сбербанка Руслана Гафарова, руководителя проектов Сбербанка Сергея Миненко, ведущего телеканала «Дождь» Павла Лобкова. На днях в харассменте уличили основателя самиздата «Батенька, да вы трансформер» Егора Мостовщикова, а игрока «Что? Где? Когда» Михаила Скипского и вовсе обвиняют в приставаниях к несовершеннолетним. Последний пусть и не журналист, но к телевидению имеет непосредственное отношение.

Сколько случаев домогательств в сфере общепита, медицинского обслуживания и легкой промышленности осталось за кадром, можно только догадываться. И совершенно неудивительно, что бурю подняли именно сотрудницы и сотрудники СМИ: профессия журналиста сама по себе предполагает потребность делиться социально значимыми историями. Вот только, когда дело дошло до обсуждения проблемы харассмента в социальных сетях, выяснилось, что далеко не все разделяют желание посочувствовать жертвам. Многие представители комьюнити бросились защищать приятелей постами и комментариями в духе «Да если б N меня облапал, я была бы только рада», разражаться гневными тирадами в адрес женщин, которые якобы «просто хайпуют», а еще — ругать на чем свет «новую этику».

«Мода» на харассмент

Вообще, в потребности оправдать уважаемого человека, которого обвиняют в совершении ужасных поступков, нет ничего необычного. Члены семей преступников, чья вина доказана в суде, порой до последнего не верят, что за обликом любимого мужа, отца или брата скрывался кто-то жестокий, пугающий, незнакомый. Что уж говорить о явлениях вроде харассмента, которые в российской культуре не имеют пока однозначной оценки. Тем не менее открытие, что любимый тобою коллега замешан в каком-то некрасивом скандале, разрушает ощущение стабильности привычного мира.

Перед тобой встает сложный вопрос: как дальше себя вести, если этот человек действительно поступал с кем-то плохо? Продолжать общаться как ни в чем не бывало? А что, если в таком случае другие осудят тебя за равнодушие? Или все-таки стоит разорвать отношения? Но тогда это может иметь последствия для твоего собственного статуса в рабочем коллективе или в компании друзей. Куда проще сделать вид и попытаться доказать остальным, что ничего из ряда вон выходящего не произошло.

На руку этой логике играет и тот факт, что сами по себе слова «харассмент» и «абьюз» заимствованы, их значение понимает довольно ограниченный процент населения страны. К тому же мы живем в эпоху возрождения «традиционных» ценностей, а к ним относится в том числе патриархальная модель отношений. Удивительно, но на фоне последних событий сохранение этой самой модели, основанной на главенстве права сильного, оказалось невероятно важным вопросом даже для тех, кто в остальном нещадно критикует существующий политический режим. В результате дискуссия о реальной проблеме сексуального насилия (с ним, по данным ВОЗ, сталкивается каждая третья женщина) стала заменяться рассуждениями о «моде», которую якобы взяли на вооружение россиянки, насмотревшись на то, как в США предприимчивые актрисы мстят «несчастному» Харви Вайнштейну.

Но дело вовсе не в «моде», а в том, что о нарушении сексуальных свобод, которое на протяжении истории человечества практиковалось более или менее всегда, и в первую очередь — в адрес женщин, наконец-то стало можно говорить открыто, не боясь последствий. Или, по крайней мере, боясь их меньше, чем раньше. Соцсети дали право голоса тем, кто привык молчать ради собственной безопасности. Теперь жертвы харассмента, насилия, абьюза знают: они не одиноки, и наряду с теми, кто отчитает их за то, что «выносят сор из избы», обязательно найдутся и те, кто окажет поддержку, поможет пережить тяжелый опыт и даст контакты проверенного психотерапевта.

Кто здесь власть?

Точно так же «новая этика» — на самом деле никакая не новая. Представление о телесных границах — одна из важнейших тем, которые психологи десятилетиями рекомендуют родителям обсудить с ребенком, чтобы тот мог отличить допустимые прикосновения от недопустимых. Демонстрировать кому-то свои гениталии, просто потому что хочется, и в прошлом веке считалось не то чтобы приемлемым. Анекдотического эксгибициониста, прогуливающегося по парку в плаще, в лучшем случае называли извращенцем и крутили пальцем у виска. В худшем — сообщали участковому или разбирались собственными (часто — жестокими) методами.

О домогательствах и абьюзе сняты десятки фильмов: начиная с «В постели с врагом» и заканчивая «Девушкой с татуировкой дракона». Многие из них появились задолго до движения #MeToo. В наивном российском документальном сериале «Понять. Простить», в котором психологи дают советы тем, кто попал в трудную ситуацию, в изобилии встречаются персонажи, столкнувшиеся с сексуальным принуждением на работе. И даже весьма ограниченными художественными средствами авторам удается передать, что герои вовсе не рады тому, что начальник или начальница обратили на них внимание.

Девушке, воспитанной в здоровой психологической обстановке, имеющей представление о личных границах и выбор, с кем быть, не понравится, если приятель — пусть даже он будет гениальным журналистом — без ее согласия начнет лезть к ней под одежду, шептать скабрезности и заталкивать в темную комнату. Принуждение не нравилось женщинам и в XIX веке: слабо верится, что героиня картины Василия Пукирева «Неравный брак» с восторгом предвкушает первую брачную ночь. К слову: интернет-пользовательницы, рассказывающие о насилии и харассменте, вообще-то получают вовсе не легко заработанную популярность, а главным образом потоки оскорблений в свой адрес.

Трудный разговор

В то же время само по себе слово «новый» сбрасывать со счетов тоже не стоит. Российское общество, похоже, действительно вступает в новую эпоху: не зря скандал с харассментом в медиа почти сразу вышел за пределы местечковых разборок в Twitter и тематических площадок вроде Wonderzine. О нем сняли сюжеты даже федеральные каналы. Отчасти, конечно, это связано с тем, что некоторым СМИ выгодно представить «либеральную» журналистику как сборище насильников. Однако очевидно, что потребность в масштабном разговоре о домогательствах на работе и абьюзе в отношениях зрела давно.

Благодаря беспрецедентному уровню открытости, подаренному нам соцсетями, такой разговор, наконец, стал возможен, хотя вести его в спокойном тоне не получается и вряд ли получится: тема харассмента слишком сильно заряжена обидой, тревогой, возмущением. А еще — непониманием. В США Комиссия по равным возможностям трудоустройства еще тридцать лет назад составила инструкцию, помогающую определить, что является домогательствами, а что — нет. Россия находится в самом начале пути, но стартовавший в Twitter конфликт явно дал толчок формированию адекватного свода правил: в частности, «Новая газета» уже приняла регламент против сексуального и психологического насилия.

Вместе с тем мы все еще понятия не имеем, как правильно реагировать на обвинения в неподобающем поведении, если оно не прописано в уголовном кодексе. Журналисты и их работодатели выбирали разные стратегии. Кто-то, как Павел Лобков, приносил извинения, ссылаясь на то, что воспитывался во времена, когда представления о телесной неприкосновенности были якобы другими. Рабочее место Лобков не потерял. Кто-то, как Сергей Миненко, свою вину, скорее, отрицал. Сотрудники «МБХ Медиа» уволились, а редакция самиздата «Батенька, да вы трансформер» опубликовала, мягко говоря, обтекаемое заявление, из которого можно сделать только один вывод: мир по-прежнему в огне.

Источник

Культура молчания: как #metoo меняет законы в разных странах мира

Все лето российские Facebook и Twitter кипели в обсуждениях сексуального насилия и харассмента в либеральных медиа. Каждую неделю появлялись все новые и новые свидетельства женщин, переживших, как они утверждали, домогательства и абьюз в рабочих и личных отношениях. Среди обвиняемых руководитель проектов Сбербанка Сергей Миненко (работавший в Menʼs Health Russia, «Меле», «Газете.ru» и «Известиях»), ведущий телеканала «Дождь» Павел Лобков, SMM-менеджер Сбербанка Руслан Гафаров (ранее работавший в «Открытой России»), основатель самиздата «Батенька, да вы трансформер» и ИД «Мамихлапинатана» Егор Мостовщиков, писатель Виктор Шендерович, а также сотрудники «МБХ медиа» шеф-редактор Сергей Простаков и фоторедактор Андрей Золотов.

Движение стало набирать силу еще весной, когда появились обвинения профессоров МГУ им. М. В. Ломоносова и главного редактора «Эха Москвы» Алексея Венедиктова в неподобающем сексуальном поведении. Происходящее уже назвали второй волной #metoo в России.

Российская версия #metoo началась в феврале 2018 года, когда три российские журналистки (Фарида Рустамова, Би-би-си, Катерина Котрикадзе, RTVI, и Дарья Жук, телеканал «Дождь») публично обвинили депутата Госдумы Леонида Слуцкого в сексуальных домогательствах. Члены комиссии Госдумы по этике не усмотрели в поведении Слуцкого нарушений. Коллеги-депутаты практически единогласно заступились за «своего» и обвинили журналисток в клевете. Реакцию депутатов коротко можно было бы описать, вспомнив фразу председателя Госдумы Вячеслава Володина: «Если вам опасно, меняйте профессию, меняйте место работы».

Прошло два года. Слуцкий по-прежнему ходит на работу в Госдуму, в прошлом году в составе делегации от России он съездил на сессию Комиссии ООН по положению женщин, а в марте 2020 года был назначен на должность президента факультета мировой политики МГУ (его кандидатуру предложил ректор университета Виктор Садовничий).

И вот спустя два года пространство российских медиа и соцсетей захватила по-настоящему серьезная волна обвинений, которая в отличие от «Слуцкий-гейта» уже привела к увольнениям, публичным извинениям и разработке регламента против насилия внутри некоторых редакций.

Кроме того, не утихает дискуссия о границах допустимого в личных и рабочих отношениях. Мнения разделились: одни называют харассмент преступлением или вседозволенностью, другие возмущаются приходом «новой этики» и защищают «старую». Высказывания девушек они называют «партсобранием» и «культурой доносов».

И, конечно, задают классический вопрос: «Почему раньше молчали?» Всякий раз, когда в разных странах и обществах возникает очередной скандал вокруг сексуального насилия, часть общественности недо­умевает: «А где вы были раньше?» И в разных точках земного шара ответ на этот вопрос ищут по-разному.

Forbes Woman подробно изучил, как работает «культура замалчивания» в разных странах.

Заговор тишины

Культура замалчивания, culture of silence (или заговор молчания, conspiracy of silence) — это консенсус группы не рассказывать о той или иной проблеме или отказ признавать это проблемой. С этим явлением хорошо знакомы на Западе. Еще в 1885 году лондонская газета Pall Mall опубликовала статью о влиятельных покровителях местных борделей. Когда власти обвинили газету в непристойном поведении и попытались остановить ее распространение, редакция поблагодарила их за то, что они привлекли внимание к проблеме, которая столько лет табуировалась.

#metoo оказалось, пожалуй, самым массовым в истории движением против культуры замалчивания. Журнал Time назвал участников #metoo, рассказавших о пережитых домогательствах и насилии, silence breakers («нарушителями замалчивания») и объявил их коллективным «человеком года».

Когда New York Times опубликовала расследование о сексуальных преступлениях Харви Вайнштейна, американская нация и весь мир были потрясены. Общество пыталось понять, почему Голливуд молчал на протяжении 30 лет.

Одним из первых в молчании в интервью New York Times покаялся Квентин Тарантино: «Я знал достаточно, чтобы сделать больше, чем я сделал. Это было больше чем просто слухи. Это не что-то, о чем я услышал от других. Про пару раз я точно знал. Если бы я сделал то, что мне нужно было сделать тогда, мне бы не пришлось работать с ним».

Британский продюсер Элисон Оуэн назвала поведение Вайнштейна секретом Полишинеля: «Если бы вы были актрисой и Харви схватил вас за грудь во время прослушивания, что бы вы сделали? Вы не пойдете в полицию. Они не примут вас всерьез. Вы не позвоните журналисту, потому что в какой-то момент весь медиамир был в руках Харви и никто не стал бы выступать против Харви Вайнштейна».

Профессор факультета социологии и философии Европейского университета Елена Здравомыслова говорит, что молчание о пережитой травме — универсальная стратегия человеческого поведения: «Молчание — сложный феномен, связанный с недоверием к рупорам огласки, со страхом, что ты встретишься один на один с системой, недружественной жертве».

Культура замалчивания в вопросах насилия связана также с проблемой виктимблейминга, переноса вины на жертву. Профессор Хельсинкского университета Марианна Муравьева, проводившая исследование на эту тему, рассказывает, что пресловутое «сама виновата» появилось вместе с возникновением состязательного процесса в судах.

Другой причиной молчания может быть отсутствие языка для обсуждения сексуальных преступлений, особенно в обществах со слабой феминистской повесткой, не прошедших через несколько этапов развития феминизма, объясняет Муравьева. «В английском языке благодаря феминисткам был создан язык для разговора о сексуальном насилии. Но в большинстве культур нет такого языка, — говорит она. — Какой язык вы используете? Медицинский или юридический? А язык, который между ними, чаще всего неприличный. В случае русского языка это мат или непристойная похабщина».

Концепция стыда

Особенно ярко проблема языка проявляется в обществах, в которых концепция стыда является частью социализации и культурного кода, как, например, в странах Азии, особенно Японии.

Впервые о концепции стыда в японской культуре написала антрополог Рут Бенедикт в 1946 году. В ее книге «Хризантема и меч» говорилось, что японцы чрезвычайно чувствительны к ожиданиям и критике других. Кроме того, понятие «это стыдно» (hazukashii) является мощным инструментом социализации японских детей.

Журналистке Шиори Ито, которая стала символом японского #metoo, пришлось уехать из страны из-за слатшейминга и угроз жизни: нация посчитала стыдным говорить вслух о пережитом насилии. Выступить с публичным обвинением в изнасиловании Нориуки Ямагучи, влиятельного телевизионного продюсера, известного близкими связями с премьер-министром Синдзо Абэ, она решила после того, как суд Токио принял решение не возбуждать против него уголовное дело. Тогда Ито подала гражданский иск против Ямагучи и опубликовала книгу The Black Box о пережитом опыте насилия, а также о сексизме и культуре молчания в японском обществе. «Изнасилование — это убийство души. Однако душа человека может постепенно исцелиться. У людей есть сила сделать это, и у каждого свой способ исцеления. Для меня этим является правда», — писала Шиори.

Согласно официальной статистике, количество изнасилований в Японии чрезвычайно низкое. Жертвы очень редко сообщают о произошедшем в полицию (согласно опросу, в 2017 году об изнасилованиях сообщили только 4% пострадавших), потому что признаться, что это произошло с тобой, значит навлечь стыд не только на себя, но и на свою семью.

Шиори Ито выиграла гражданский иск, по которому Нориуки Ямагучи должен заплатить 3,3 млн иен ($30 000) за причиненный ей ущерб. Это стало первой победой японского #metoo. И хотя Ито пришлось уехать, она вдохновила на борьбу многих японских девушек. Сейчас журналистка живет в Лондоне.

Тоталитарное насилие

Невозможность рассказать о том, что ты стал жертвой сексуального насилия, еще более ужесточается в тоталитарных обществах. «Разная реакция обществ и государств на #metoo обуславливается не культурными различиями, а историческими — тем, как формируется государство, публичная сфера и какие типы режимов в этих государствах существуют», — рассказывает Марианна Муравьева.

Несмотря на контроль над интернетом, в Китае движение #metoo буквально взорвало Weibo (местный аналог Twitter). Власти тут же начали блокировать сообщения с хештегом, запрещать поиск по словам и закрывать аккаунты феминисток. Но пользователи нашли способ распространять информацию с помощью картинок с изображением хештега.

Первой китаянкой, использовавшей хештег #metoo, стала Ло Сиси, рассказавшая в начале 2018 года о домогательствах со стороны преподавателя Бэйханского университета Чэня Сяову. Она нашла других жертв и свидетелей домогательств Чэня и заручилась аудиозаписями. За один день ее пост собрал более 3 млн просмотров и вызвал бурную дискуссию. В итоге профессор был уволен с должности вице-президента университета.

Но, несмотря на первую победу участницы #metoo, китайское движение не вызвало реальных структурных изменений. А Ло Сиси пришлось эмигрировать в США после того, как ее подругу Софию Хуан Сюэцинь, одну из главных фигур китайского #metoo, задержали по обвинению в нарушении общественного порядка.

Самый опасный для женщин регион

Как и в случае с движением в среде студентов в Китае, в разных странах мира именно журналисты и студенты первыми подняли проблему насилия.

Одними из самых громких «нарушителей замалчивания» из академической среды стали молодые африканки, которые помогли Би-би-си провести расследование о сексуальных преступлениях в университетах Западной Африки: Лагоса (UNILAG) в Нигерии и университете Ганы. ООН считает Африку самым опасным регионом для женщин, и, согласно глобальному индексу безопасных для женщин стран, Гана находится на 78-м, а Нигерия на 145-м месте в списке.

Другой нигерийке, репортеру Би-би-си, которая работала под прикрытием и представилась семнадцатилетней абитуриенткой, желающей поступить в университет, удалось заснять на скрытую камеру, как профессор Бонифас Игбенегу, по совместительству пастор местной евангельской протестантской церкви, говорит ей: «Ты знаешь, что ты красивая девушка? Если я захочу семнадцатилетнюю девушку, все, что мне нужно, — сказать несколько ласковых слов и дать немного денег…» После публикации расследования обвиненных в домогательствах преподавателей уволили, но системных изменений, разработки законов, регламента против насилия не последовало.

Тем не менее фильм вызвал бурную реакцию в патриархальной Западной Африке, а #sexforgrades стало хештегом для сообщений, в которых пользователи соцсетей рассказывали о пережитом насилии.

Право на жизнь

В большинстве стран #metoo и аналогичные движения стали борьбой против сексуального насилия. В Латинской Америке женщины боролись не столько за право на сексуальную неприкосновенность и безопасность, сколько за право на жизнь. Движение #NiUnaMenos (#NUM, перевод с испанского — «ни на одну меньше») началось в Аргентине за несколько лет до #metoo, в 2015 году, как протест против фемицида на почве ненависти по признаку пола.

Несмотря на то что в 2012 году в Аргентине за фемицид стали наказывать пожизненным заключением, статистика убийств оставалась прежней. Активистки движения осознали, что одних законов недостаточно — важно менять аргентинскую мачистскую культуру, работать на уровне просвещения и образования.

Любопытно, что, как и в России, движение началось в журналистских и академических кругах Аргентины и затем охватило женщин из других профессиональных сфер.

Автор главы об Аргентине в книге The Global #metoo Movement Вирджиниа Мартурет рассказывает, что женский протест изменил вербальное и невербальное поведение аргентинских мужчин: «Мужчины стали гораздо более осторожными в словах и поступках — как на работе, так и дома».

Кроме того, #NiUnaMenos побудило правительство заняться доработкой закона о гендерном равенстве.

«Сдай скота»

Интересно посмотреть, как на движение #metoo отреагировали в странах с сильной феминистской повесткой. Особенно любопытен опыт скандинавских стран с давно победившим феминизмом, где мужчины наравне с женщинами сидят в декрете, а молодые скандинавки становятся министрами. Исследователи Тина Асканиус (Университет Мальмё) и Джэнни Мёллер Хартли (Университет Роскилле) изучили медиа Дании и Швеции последних лет и обнаружили интересный феномен. Швеция отнеслась к #metoo куда более восприимчиво и толерантно, чем ее соседка Дания. В Швеции тему восприняли как структурную проблему, с которой надо работать на всех уровнях, а в Дании — как охоту на ведьм и чрезмерно политкорректную кампанию без какого-либо социального эффекта. По мнению ученых, эта разница объясняется тем, что в Швеции феминизм политизирован и проник в политические и правительственные институты в гораздо большей степени, чем в Дании.

Страной же, в которой правительство наиболее оперативно отреагировало на протест и приняло реальные меры по профилактике насилия и борьбе с ним, стала Франция.

Тем не менее сообщение Мюллер вызвало эффект домино и взорвало французский Twitter: к июлю 2018 года появилось около 900 000 сообщений с хештегом #BalanceTonPorc.

Французское #metoo вызвало неоднозначную реакцию в обществе. С одной стороны, феминистки и молодое поколение француженок поддержали движение. С другой стороны, #BalanceTonPorc сравнивали с доносами соседей на евреев во время Вишистского режима. Девятого января 2018 года было опубликовано письмо Катрин Денев и ста француженок с критикой «кампании доноса». В нем говорилось: «Как женщины, мы не хотим быть частью такого феминизма, который вместо того, чтобы осуждать злоупотребление властью, взращивает вражду по отношению к мужчинам и сексуальности».

Профессор Марианна Муравьева считает, что письмо Катрин Денев — это реакция отживающего поколения француженок, которые были социализированы во времена, когда роль женщины по отношению к мужчине считалась субъектной. «Денев и ее коллеги защищали себя и индустрию. И то, что в свое время для них было очень важным. Но сейчас ситуация изменилась», — говорит она.

Место России рядом с Китаем

Однако, говоря о существующем якобы «порядке рассмотрения подобных дел», президент не учел, что вопрос харассмента в России юридически не определен и в Трудовом кодексе нет понятия сексуальных домогательств.

Тем не менее новая волна #metoo показала, что эта тема очень волнует общество. Весна и лето 2020 года стали новым этапом в движении против насилия, когда появились первые реальные итоги не благодаря политической воле, а из-за давления общественности.

По мнению социального антрополога Марии Пироговской, доцента факультета антропологии Европейского университета, так называемая культура информаторов изменит консенсус отношений: «Яркий пример изменения консенсуса — так называемый санитарно-гигиенический поворот в России во второй половине XIX века. Его инициировали врачи, которые говорили: «Мы живем с вами в грязи, и если мы хотим уменьшить смертность, если мы хотим, чтобы у нас было меньше сифилиса и холеры, чтобы наши младенцы не умирали в деревнях, нам надо менять привычки: мыть руки и кипятить молоко». Чтобы привлечь на свою сторону большое количество людей, активисты публиковали ужасающие репортажи, написанные очень окрашенным языком: «Посмотрите, как чудовищно мы живем, какое разложение и упадок! Если мы немедленно не станем на путь прогресса и цивилизации, то будем, как свиньи, барахтаться в грязи и навозе». Эта риторика очень эффективно мобилизует людей. Возникали новые группы, которые были к ней чувствительны и начинали натурально мыть руки, бояться извозчиков, смотреть с подозрением на горничных, нет ли у них сифилиса, например, и т. д.».

Такие примеры эмоциональной мобилизации можно обнаружить при каждом изменении общественного консенсуса. Неважно, чего он касается — того, как часто надо мыть руки, или того, где лежит граница между флиртом и харассментом, гигиены тела или гигиены отношений.

Сейчас мы все вместе пытаемся найти ответы на сложные этические вопросы. Но важно то, что #metoo инициировало общественный диалог о границе допустимого — разговор, который еще недавно делала невозможным культура молчания. И опыт стран, в которых #metoo поддержали политики, показывает, что для того, чтобы изменить ситуацию, важно не только работать над законодательством, но и заниматься просвещением.

Источник