грех фарисейства что это такое
Фарисейство
Недостаток смирения, от которого недуг фарисейства, крайне препятствует духовному преуспеянию. В то время как падшие в тяжкие грехи с горящей ревностью и в сокрушении духа приносят покаяние, забывают весь мир, видят непрестанно грех свой и оплакивают его перед Богом, взоры фарисея двоятся. Грех его, показывающийся перед ним незначительным, не привлекает к себе всего внимания его. Он помнит, знает некоторые добрые дела свои и на них возлагает надежду. Он видит недостатки ближних, сравнивая их со своими, признает свои легкими, извинительными. Чем более возрастает в глазах его собственная правда, тем более умаляется оправдание благодатное, туне даруемое кающимся. От этого ослабевает, истребляется чувство покаяния. С умалением чувства покаяния затрудняется шествие к духовному преуспеянию, с уничтожением чувства покаяния совращается человек со спасительного пути на путь самомнения и самообольщения. Он делается чуждым святой любви к Богу и ближним.
Зараженный недугом фарисейства лишается преуспеяния духовного. Жестка почва его сердечной нивы, не приносит жатвы: для духовного плодоносия необходимо сердце, возделанное покаянием, смягченное, увлаженное умилением и слезами. Лишение преуспеяния – уже существенный ущерб! Но вред, происходящий от фарисейства, не ограничивается бесплодием души: смертоносная зараза фарисейством по большей части сопряжена с последствиями самыми гибельными. Фарисейство не только делает бесплодными для человека добрые дела его, но направляет их во зло душе его, к его осуждению перед Богом.
Фарисей, будучи чужд Бога, имеет нужду казаться перед людьми служителем Бога, будучи исполнен всех беззаконий, имеет нужду казаться перед людьми добродетельным, стремясь удовлетворить своим страстям, он имеет нужду доставить поступкам своим благовидность. Для фарисея необходима личина. Отнюдь не желая быть истинно благочестивым и добродетельным, только желая считаться между людьми за такого, фарисей облекается в лицемерие. Все в нем – сочинение, все – вымысел! Дела, слова, вся жизнь его – ложь непрестанная. Сердце его, как темный ад, преисполнено всех страстей, всех пороков, непрерывного мучения. И это-то адское сердце дышит на ближнего бесчеловечным убийственным чувством соблазна и осуждения. Фарисей, заботящийся казаться праведным перед человеками, по душе будучи чадо сатаны, уловляет из Закона Божия некоторые черты, украшает себя ими, чтобы неопытный глаз не узнал в нем врага Божия и, вверившись ему, как другу Божию, сделался его жертвой. Фарисей осуждает в ближних не зло, не порок, не нарушение Закона. Нет! Как может он осуждать зло, которого он друг и наперсник? Стрелы его направлены на добродетель. Но чтобы вернее были удары, он оклеветывает добродетель, приписывает ей зло, соблазняется на это зло и, по виду поражая его, убивает ненавистного ему раба Христова.
Граница фарисейства — противопоставление себя окружающим
Итак, фарисейство не есть явление, относимое только к эпохе, когда Ветхий Завет встретился с Новым; фарисейство или его угроза присутствует в нашей жизни сегодня. Но каким образом искренне верующий человек становится фарисеем, как начинается и развивается эта болезнь, каковы ее симптомы и насколько она распространена в нашей церковной среде? Не называем ли мы порой фарисейством то, что на самом деле им не является? Вот как видит проблему Митрополит Саратовский и Вольский Лонгин.
Если мы вспомним Священное Писание, мы увидим, что фарисей — это очень уважаемый человек, почтенный, это учитель народа. Но когда слово «фарисей» приобретает негативное значение, где этот рубеж? Он там, где были произнесены слова: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди (Лк. 18, 11). Когда рождается желание противопоставить себя другим людям, тогда рождается и фарисейство.
В фарисействе таится еще одна очень серьезная опасность. Тот же суфлер, то есть лукавый, в какой-то момент спрашивает: неужели ты не видишь, какая все это глупость, как все это бессмысленно, да еще к тому же и опасно — соблюдение всех этих правил, следование бесконечным условностям: ежедневная молитва, пост, пребывание в храме, исповедь, Причастие… Почему бы не жить естественно, легко, свободно, ничем себя не утесняя и не осложняя собственной жизни? Зачем копаться в себе, сокрушаться и каяться в грехах, не лучше ли принять себя таким, какой ты есть? Можно подумать, ты самый страшный человек на этом свете! Успокойся и расслабься, в конце концов.
Для кого опасен этот вид искушения? Для человека уставшего, может быть даже выбившегося из сил на трудном духовном пути; для человека, потерявшего вдруг Бога из виду, претерпевающего духовный кризис (а таких кризисов не избегали и святые), близкого к отчаянию. Но это тоже «болезнь хорошего человека», как сказано выше.
Надо сказать, фарисейство сегодня — не очень распространенный недуг, даже редкое явление. Иногда у нас в приходской жизни, не свободной, увы, от обид и конфликтов, в фарисействе обвиняют людей, которые ведут себя агрессивно, бдительно следят за другими, делают людям замечания в неделикатном, жестком тоне, одергивают, поучают и т. п. Однако это не фарисейство. Это, во-первых, недостаток воспитания, во-вторых, немирное устроение души. Наконец, просто отсутствие любви к окружающим людям. Такой человек совсем не обязательно усердный молитвенник и подвижник, он сам может и не исполнять то, чего так жестко требует от других. А фарисею свойственен подвиг. Однажды одному архиерею про одного мирянина сказали: «Вы знаете, владыка, он в прелести!». Архиерей ответил: «Да что вы! До прелести дорасти надо, ее нужно заслужить, а этот — просто дурак, вот и все». То, что святые отцы называли прелестью, может возникнуть у человека, который молится Богу и подвизается усердно, а иным она не грозит. Так же и фарисейство. Оно возникает у человека, который старается следовать духовным путем. Это некое отклонение, искажение духовной жизни. А когда духовной жизни нет, то что искажать?
Гораздо чаще, чем фарисейство, мы встречаем сегодня окамененное нечувствие (как сказано в молитве святителя Иоанна Златоуста) и невнимание к собственному спасению, нерадение о нем. И это тоже одно из ухищрений диавола — стоит не слишком усердному человеку всерьез задуматься о собственном нерадении, о его опасности, как суфлер шепчет: «Смотри, превратишься в фарисея! Лучше уж живи как живется». И человек, из страха стать фарисеем, отказывается даже от малейшего внутреннего делания, не хочет хотя бы чуть-чуть потрудиться над своею душой, над своей совестью.
Каждый раз, когда приходится отвечать на вопросы, меня огорчает то, что большинство этих вопросов начинаются со словосочетания «Можно ли. ». Можно ли зажигать свечку, которую перед тем уронили на пол; можно ли в пост есть кальмаров и креветок; можно ли семилетней девочке находиться в храме без платка… Редко ведь случается, что люди спрашивают о чем-то действительно важном, о том, что лежит в сфере духовной жизни и непосредственно связано со спасением души. В основном люди спрашивают о вещах в принципе второстепенных, третьестепенных, но связанных, вот именно, с околоцерковными запретами. У среднестатистического прихожанина склонность к классическому фарисейству, направленность к нему выражается именно в этом: в стремлении детально исполнять все эти народные предписания. Поклоняться Богу в духе и истине очень сложно. Проще передавать свечку всегда только правой рукой.
Что нужно делать, чтобы в какой бы то ни было форме нас не «поймало»? Нужно читать святых отцов. У них все эти опасности, подстерегающие душу человеческую, все вражьи засады, все их приметы очень хорошо описаны и подтверждены массой примеров. Если человек приучил себя постоянно читать святоотеческие труды и притом следить за собой, за своим внутренним состоянием, тогда у него есть шанс преодолеть возникший соблазн фарисейства. И конечно, оно, как всякий грех, преодолевается покаянием. Но для того чтобы раскаяться в этом, нужно для начала это в себе осознать.
Журнал «Православие и современность» №28 (44)
Что противопоставить греху фарисейства?
Подготовку к Великому Посту мы начинаем с Недели мытаря и фарисея. Мы знаем, что быть фарисеем – это плохо и никого так Христос не обличал, как фарисеев. Фарисей – символ человека, который поражён грехом лицемерия.
Протоиерей Феодор Бородин
У каждого греха, у каждой страсти есть противоположность. У скупости, жадности – щедрость, у распущенности – целомудрие, у чревоугодия – воздержание в пище. Когда мы говорим о какой-то страсти, о каком-то грехе, понимаем, что должны исцелиться от первого и приобрести второе.
В Евангелии нет прямого названия добродетели, которая была бы противоположна фарисейскому лицемерию.
Тем не менее, она везде Христом подразумевается. И если мы будем искать наиболее адекватное название для неё в русском современном языке, то обязательно применим слово «искренность».
Фарисей – это человек, который не искренен перед Богом и перед людьми. Получается, что все обличения Христа против фарисейства – это неизбежно похвала искренности.
К сожалению, очень часто мы вообще не считаем её добродетелью, забывая, что неискренний христианин – человек, который порочит свою веру. Любое проявление неискренности, лицемерия в верующем человеке отталкивает от Церкви того, кто ищет Христа.
Особенно отвратительно, когда это встречается в духовенстве, в нас, в священниках. Я помню себя подростком и то, каким болезненным было для меня любое проявление неискренности со стороны священников. Причем часто неискренностью мне казалась излишняя витиеватость проповеди, может быть, воспринятая как особый стиль во время учёбы в семинарии.
Мне кажется, что сейчас христиане – и священники и миряне – должны быть не просто искренни, а предельно искренни перед любым неверующим человеком. Чтобы не было никакого двойного дна. Только так можно построить свои отношения с Богом, только так показать неверующему человеку Христа.
Если я неискренен с человеком, я автоматически буду неискренен с Богом. Это нельзя разорвать, так же, как нельзя разорвать любовь к Богу и её проявление в любви к человеку.
Мне кажется, каждый может поставить себе задачу Великим постом – быть предельно искренним, говорить только то, что думаешь. Не хочешь что-то говорить – лучше молчать.
Может быть – это покажется непростым делом, кого-то даже обескуражит, но точно приблизит нас ко Христу.
В семье моей жены был старший знакомый, который еще до перестройки эмигрировал в США. Он был прекрасным математиком и устроился в огромное машинописное бюро чинить электронные пишущие машинки и первые компьютеры.
Будучи абсолютно искренним человеком, на вопрос «Как дела?», который на самом деле и не является вопросом, не говорил «ОК», а спокойно, не ноя, рассказывал, как же на самом деле обстоят его дела. Первое время от него все шарахались: такое поведение казалось непривычным, неправильным, выглядело уклонением от некой социальной роли, которую должен выполнят каждый.
Постепенно женщины, работающие в этом машинописном бюро, стали искать возможность отозвать знакомого в сторону и просто с ним поговорить о насущном, о том, что болит. «У меня муж пьет», «У меня с детьми проблемы», – делились машинистки.
Когда знакомый переезжал в другой город, потому что нашел другую, более интересную работу, несколько десятков машинисток просили его остаться, даже ходили к руководству, говоря, что такому сотруднику нужно поднять зарплату…
Только искренность расположила к нему в чужой стране такое количество чужих людей, настолько, что они были готовы прийти и открыть ему свое сердце. По искреннему, тёплому отношению тоскует каждый человек.
Абсолютно противоположен лицемерию ребёнок. О чём он думает, то и написано у него на лице, об этом он и говорит. В этом, наверное, и нужно выполнять слова Христа «Будьте как дети» (Мф. 18:3).
Так что, начиная Великий Пост, важно понять для себя, что искренность – великая добродетель, и попытаться взрастить её в себе.
Искренность – неискренность: как разобраться?
Бывает, человеку кажется, что он искренен в данную секунду, но на самом деле он транслирует совсем не то, что чувствует. Себя проверить очень просто, прислушавшись, то ли ты говорил, что думаешь или говорил то, что, на твой взгляд, «надо» говорить.
Нас окружает такой холодный, бесчеловечный мир, поэтому так важны искренние люди рядом с нами.
Интересно, что в церковнославянском языке «ближний» часто переводится словом «искренний». То есть ближний тебе тот человек, с которым можно искренне разговаривать.
Если распространить дальше размышление о притче о милосердном самарянине, то получается – тот человек, которому ты готов оказать любовь и быть с ним искренним, становится твоим ближним.
Чтобы понять, искренен ли ты всей своей жизни или выдаешь за искренность благочестивую картинку, за которой нет реальной любви к ближним, нужно внимательно читать молитвы. В вечерних молитвах, в молитве Иоанна Златоуста есть просьба к Господу: «Дай мне помысел исповедования грехов моих», а Великим постом говорим: «Дай мне зрети мои прегрешения».
То есть мы говорим: «Господи, я знаю, что болен, но почти не знаю моего диагноза. Открой мне его, пожалуйста, чтоб я знал, над чем должен работать». Если мы действительно просим об этом, Господь действительно посылает такую ситуацию или человека, которые обозначают нам какую-то скрытую в нас страсть, грех, с которым Бог не хочет соглашаться.
Только не нужно путать искренность с желанием «резать правду-матку», не обращая внимания на чувства других людей. Христианская искренность всегда соединена с любовью. Искренний человек не будет ранить другого.
Святые чётко понимали степень критики, с которой можно обратиться к человеку. Например, у преподобных Варсонофия и Иоанна есть глубокая мысль о том, что важно понимать: ты скажешь человеку, в чем он не прав, в чем он грешен, но сможет он это понести или нет. То есть одному можно что-то сказать в такой мере, а другому – нельзя. Каждому можно сказать столько, сколько он выдержит, не впадая в уныние.
Именно так поступает Бог, не открывает человеку сразу всех его грехов, чтобы он не впал в отчаяние. Поскольку грехи открываются постепенно, то и получается, что человек через какое-то время, проведённое в Церкви, видит себя значительно худшим, чем он видел себя до воцерковления. И не потому, что он стал хуже, просто Бог ему открыл про него самого гораздо больше, чем раньше.
О современном фарисействе
– Сейчас много говорится и пишется о фарисействе среди христиан. Как вы определите значение этого термина?
– Конечно, он имеет более расширенное значение, чем во времена Христа. Теперь никто уже не связывает фарисейство исключительно с одним из направлений в иудаизме, теперь это метафора. Термином «фарисейство» обозначается религиозное лицемерие.
– То есть, говорить нужно прежде всего о психологии фарисейства?
– Вернее, об особенности греховной психологии человека. Ведь в Евангелии в притче о мытаре и фарисее именно это подчеркивается. Господь говорит: «Всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится» ( Лк.14:11 ).
– Падшему человеку свойственно считать себя лучше других, а иногда и ханжески демонстрировать свое превосходство.
– Почему человек становится фарисеем, и как уберечься от этой болезни?
– Все же, в основе фарисейского поведения лежит сознание того, что есть добро и есть зло. Человек стремится к добру, у него это не совсем получается. И он начинает изобретать то, чего нет. К тому же фарисейство всегда (пусть неосознано) рождается из желания доминировать над другими. Если такое состояние заходит далеко, то рано или поздно вырождается в ненависть к тем, кто не хочет признать твое величие, твое совершенство. Оно может дойти до актов преследования и жажды уничтожения инакомыслящих. Чтобы уберечься от этой болезни, нужно терпимее относиться к людям, уметь прощать их. И жить сознанием собственной греховности, покаянием. В той или иной степени, пусть самой малой, лицемерие и фарисейство живет в каждом из нас. Мы все больше стараемся кем-то казаться, чем быть на самом деле.
– Можно ли сказать, что в наше время «фарисейская болезнь» наиболее заразна и распространена, особенно среди неофитов?
– Думаю, что среди неофитов это всегда было распространено. А поскольку в церкви сейчас много неофитов, то и фарисейство так заметно. К сожалению, такое настроение – судить всех, отыскивать недостатки, обличать – кончается часто отходом от церкви или рождает всевозможные раскольнические группировки.
– Поговорим о конкретных примерах проявления фарисейского сознания в наши дни.
– Примеров этих, увы, немало. Нередко люди, придя в церковь, начитавшись книг, начинают думать, что они уже все знают. Что они праведны. И к своим еще недавно близким людям из окружающего нецерковного мира они начинают относиться свысока, с презрением. И тем самым не привлекают их к вере, а только отталкивают. Или, наоборот, еще совсем не укоренившись во Христе и в Церкви, оставаясь невеждой в богословии, в догматике, человек повсюду начинает проповедовать. Естественно, что он повсюду наталкивается на сопротивление и сам становится нетерпимым, озлобленным.
А еще хуже, когда вчерашние партийные деятели начинают защищать Православие со страниц газет и с экранов телевизоров. Цитируя святые слова, они по привычке подо все подводят политическую подкладку. От них не услышишь слов любви, а только обвинения.
Люди старого поколения часто склонны повторять фарисейскую ошибку неразличения сути христианской Веры от буквы Предания. Ведь Предание нарастало из столетия в столетие, как снежный ком, и не все в нем применимо ко дню сегодняшнему. Конечно, стремление сохранить прошлое не так уж плохо, но ведь суть Предания именно в том и состоит, чтобы соединить вечное Божественное Откровение с условиями жизни каждого времени, каждой эпохи.
– К тому же, и до правильных слов нужно дорасти? Ведь часто, повторяя цитаты из святых Отцов, мы, не имея их духа, плохо понимаем значение их слов…
– Конечно, это так. Наследие святых Отцов громадно. И всегда надо знать, в каких условиях было сказано то или иное слово, для кого, с какой целью. А просто начетническое цитирование может даже исказить смысл.
– Справедливо ли сказать, что мы тут имеем дело с некоей театральностью?
– Верно. Потому что само слово «лицемер» в буквальном переводе означает актерство.
– Можно ли сказать, что фарисейство – антипод святости?
– Да. Ведь когда человек думает или говорит, что он лучше другого, то он всегда хуже другого. А святые люди считают себя хуже всех и никем не гнушаются. Ярчайший пример XX столетия – поведение св. прав. Иоанна Кронштадтского. Великий праведник земли нашей никого не отвергал, ни к кому не относился с пренебрежением. К нему приезжали, ему писали со всего мира люди, и он старался помочь всякому: и евреям, и мусульманам, и католикам, и протестантам. А человек с фарисейским сознанием, прежде чем помочь кому-то, будет выяснять «наш» или «не наш» человек. Фарисей живет в принципиально замкнутом мире. Таким человеком руководит не живая личность Христа, а свод законов, мертвая буква. И такой человек, в отличие от святого, который во Христе имеет свободу духа, страшно несвободен, зажат системой запретов. Но обычно он не видит своего бедственного состояния, пока Господь не смирит болезнью, несчастьем или даже каким-либо падением.
Фарисей — это лицемер?
Мы привыкли употреблять слово фарисей как синоним слова лицемер. Кем были фарисеи, что значит фарисействовать, что такое фарисейство в религиозном смысле?
Кто такой фарисей?
Слово на Евангельское чтение в Неделю о мытаре и фарисее (07.02.93)
Академик С.С. Аверинцев
Братья и сестры! Верховный приговор Господа нашего поставил молитву мытаря выше, чем самодовольную молитву фарисея. Служба сегодняшнего дня подтверждает этот приговор, и наши чувства привычно к нему присоединяются. Но чтобы согласие нашего сердца с приговором Господа нашего не было слишком привычным и слишком легким, чтобы мы поняли глубину и силу приговора Господа, нам будет нелишне подумать обо всем, что мог бы сказать фарисей в свою пользу.
Мы привыкли употреблять слово «фарисей» как синоним слова «лицемер»
И действительно, Господь наш называл фарисеев лицемерами или, может быть, лицедеями, если иметь в виду значение греческого слова, употребленного в Евангелии. Но Господь наш имел право и власть так назвать фарисеев. Мы же должны задуматься, в каком смысле фарисей — это лицемер? В жизни мы можем называть лицемером человека, который попросту притворяется перед людьми: на глазах у людей принимает вид добродетельного и порядочного человека, а едва люди отвернутся, ведет себя совершенно противоположным образом. О фарисее из выслушанной нами сегодня притчи мы такого не знаем. Он говорит перед Богом и перед самим собой, а не перед людьми, и у нас нет оснований полагать, что он не исполнял в повседневной жизни того, о чем говорил. Он действительно постился дважды в неделю, он действительно, надо полагать, не позволял себе ни малейшего упущения, отсчитывал десятую долю от каждого своего дохода и приобретения в жертву храму. Это не так мало. И такие, по-человечески говоря, порядочные люди, которым не нужно было чужого, которые не согрешили воровством или блудом, — такие люди немало терпели в повседневной жизни от людей, подобных мытарю.
Мытарь — это сборщик налогов, очень часто позволявший себе беззаконие, бравший много сверх того, что ему полагалось (собственно, на этом и держалось налоговое дело в те времена), да еще находившийся на службе у оккупационных властей — у язычников, иноземцев. Земная власть — власть римского наместника — давала преимущество мытарю, и в повседневной жизни, надо полагать, фарисей и его друзья, такие же люди, как он, терпели от людей, подобных мытарю.
И вот для фарисея приходит час реванша. Он — в храме; он видит у входа смущенную и раздавленную сознанием своей вины фигуру мытаря, одного из тех, от кого он терпит в повседневной жизни. Но хотя бы здесь, в храме, святыня, Закон, Божье благоволение — это-то принадлежит ему, фарисею; это его, страшно сказать, карта, которую он может использовать в игре против мытаря. Там, на улице, мытарь имеет над ним власть, но здесь, в храме, все принадлежит фарисею. Ему принадлежит самый Закон, Закон и он — как будто одно. В том-то и ужас проблемы фарисея, что фарисеи, как правило, не были вульгарными лицемерами, то есть обманщиками, ведущими себя противно своим словам, едва от них отвернутся. Это были серьезные люди. И как будто бы можно только позавидовать обществу, уважавшему не богатство, не земную власть, не роскошь, не любострастие и моду, но ученость и благочестие, стремление в точности осознать Закон и в точности его исполнить. Конечно, мы можем сказать (и это будет правда), что отношение фарисеев к исполнению Закона было чересчур мелочным. Но так ли уж легко провести границу между необходимой точностью в исполнении Божьего Закона и недолжной мелочностью? В конце концов, по отношению к величию Бога, все, что можем сделать мы, незначительно. Но разве мы не призваны и в малом исполнить наш долг?
В чем же вина фарисея?
Прежде всего в том, что он судит самого себя и судит мытаря — вместо Бога. Он как будто посягает на престол, уготованный для последнего Суда Божьего, он уже предвосхищает этот Суд. Но, братья и сестры, так ли уж легко нам удержаться от того, чтобы предвосхищать Суд Божий? и говорить от имени Бога, вместо Бога?
Далее. Фарисей заявляет о довольстве собой. Как ему кажется, ему остается только возблагодарить Бога за то, что Бог сделал его праведным исполнителем Закона, а не грешником. Но здесь существо дела опять-таки не в том, что фарисей дерзает так о себе говорить. Ну, хорошо, мы, наученные евангельской притчей, не будем так говорить — мы будем хитрее фарисея. Но ведь духовные учителя вот такое смирение на словах, которому не научился фарисей, воздержание от слов — только слов, но не чувствований, — называли смиренноглаголанием и противопоставляли истинному смирению. Если мы из этой притчи научимся всего-навсего воздержанию от каких-то слов, то фарисей, пожалуй, будет отличаться от нас всего-навсего тем, что он прямодушнее, наивнее, откровеннее, искреннее, если хотите. Он вправду говорит то, что думает и чувствует. Чувства же его связаны с тем, что норма Закона, которую он видит перед собой и вполне справедливо почитает, — норма эта не живая. Из чего это видно? Из того, что ему представляется, будто он до этой нормы дорос, что он ей соответствует, что он исполнил Закон. Это значит, что его закон не живой. Почему? Потому что, если бы его закон был живым, если бы норма, в соответствии с которой он живет, была живая, она бы росла вместе с ним — так, как это показано в Нагорной проповеди. Да, сказано — «не прелюбы сотвори», и фарисей, очевидно, исполнил это — он не совершает физического блуда, коль скоро дерзает благодарить Бога, что он не таков, как блудники. Но Бог требует полной чистоты сердца, чистоты тех глубин сердца, которых человеческий взгляд не всегда видит. В нашем сердце есть такие глубины (об этом задолго до психологии нашего столетия говорил блаженный Августин), которые — бездна, вообще не проницаемая для нашего взгляда.
Мы знаем, что собратья этого фарисея жизнь Самого Живого Бога ставили как бы ниже Закона, потому что приписывали Самому Богу занятия Законом в Его блаженной вечности. Такое мнение было у фарисейских учителей того времени и последующего. Нам легко, конечно, посмеяться над образом Бога, который в Своей блаженной вечности занят тем, что размышляет над Своим собственным Законом — как вечный, небесный, бессмертный, всемогущий и пренепорочный фарисей. Нам легко над этим посмеяться, но такой ход мысли, когда Закон поставлен наравне с живым Богом или превыше Его, — это очень страшный ход мысли, совсем не простой, по существу.
И далее. Фарисей не довольствуется тем, что благодарит Бога за свою верность Закону, но желает видеть грешников как фон, оттеняющий его, фарисея, праведность. Надо сказать, что само слово «фарисей» происходит от древнееврейского глагола, означающего «отделять». Фарисей — это тот, кто отделил себя по своему собственному сознанию от всякой нечистоты, но также и от прочих людей, которые нечистые, которые не таковы, как он. Поскольку он — исполнитель Закона, почитаемый и признаваемый в качестве такового обществом, его обязанность — свидетельствовать о Законе и учить Закону грешников. Но он этим отделяет себя не только от греха, но и от грешника, и таким образом сам кладет перед собой непреодолимое препятствие в исполнении своего долга учить Закону, передавать другим то благо, которое, как он убежден, дано ему самому. Ибо грешный человек и все мы, в силу нашей греховности, привыкли очень живо чувствовать чужое самоутверждение. И когда нам говорят правду, но таким образом, что эта правда должна быть ударом, нас сражающим и обеспечивающим нам поражение в некоей игре, в некоем состязании с тем, кто с нами разговаривает и нас поучает, мы не принимаем поучения. И фарисей, проводя черту разделения уже не между собой и грехом, но между собой и грешниками, отделяя себя от грешников, сам делает все возможное для того, чтобы не быть учителем и никого ничему хорошему не научить.
Мы знаем, что безбожная мысль выступала со многими укоризнами в отношении типа благочестивого, религиозного человека, исполнителя религиозного Закона. Эти обвинения, когда они исходят от безбожников, от злой страсти, направленной против веры, имеют в себе, конечно, много клеветнического и несправедливого. Но постольку, поскольку верны слова псалма пророка Давида «всякий человек есть ложь», поскольку мы — недостойные свидетели истинной веры в этом мире и не изъяты из этого суждения, постольку в обвинениях, во множестве прокурорских речей вновь и вновь произносимых безбожниками против благочестивцев, есть некая доля истины. И христианство, Христово учение, Евангельское учение — это единственное религиозное учение, учение благочестия, которое способно увидеть, и принять, и предложить нам в назидание в этой притче ту долю истины, которая придает какую-то силу немощной хуле нечестия против благочестия. Только одно Христово учение способно научить нас этому из того, как нас, людей, которые через несколько недель должны будут исполнять обязанности поста, нас, приходящих в воскресный день в храм, как нас может увидеть, ну, скажем, мытарь.
Да будем мы всегда жить с живой мерой, которая есть Сам Христос
Когда святые, великие святые и великие подвижники, укоряли себя, называя себя «великими грешниками», это не было смиренноглаголанием. Они говорили так не потому, что у христиан принято называть себя «великими грешниками», а потому, что они действительно в своем живом сердце, в своей живой совести, возраставшей вместе с ростом их подвигов, видели себя великими грешниками. Потому что перед ними была не мертвая мерка, до которой можно дорасти, но Божие Небо над головой. И они, живые, в это Небо росли, и Небо всегда оставалось бесконечно высоким над их головой. Приверженцы других религий могут все исполнить и сказать: «Ну, вот, мы все исполнили!». Не будем обманывать себя, не будем смеяться над приверженцами этих религий. В любой религии все исполнить очень трудно, это дело серьезное. Но христианин никогда, ни на секунду не может почувствовать и сказать: «Вот, я все исполнил», — потому что его мера — живая, Сам Господь наш.
Опубликовано в журнале: «Континент» 2004, №119
Вы прочитали статью Фарисей — это лицемер? Кто такие фарисеи? Читайте также: