почему в психбольнице желтые стены
Почему места для пребывания душевнобольных называют «жёлтым домом»?
С желтым цветом связывают такие психические заболевания как шизофрения, бред, мания и эпилепсия. Психиатрическую больницу, “сумасшедший дом”, называют “желтым домом”. Действительно в живописи страдающих психозами, шизофренией (например, Ван Гога) и эпилепсией некоторых художников преобладает желтый цвет.
Аура, которая переживается эпилептиками перед припадками, отдаленно напоминает золотую ауру просветленных, святых, которая в христианской живописи изображается золотым нимбом.
Даль:
«Желтый дом, дом умалишенных, от желтой окраски обуховской больницы в Петербурге». Синдаловский.
Легенды и мифы Санкт-Петербурга: «Первоначально Дом призрения (умалишенных) был выкрашен в традиционный для тогдашнего Петербурга желтый цвет».
«Потом покрывают стены онаго какою нибудь краскою. Самая употребительнейшая ныне вообще, которая при том и прекрасный имеет вид, есть желтоватая с белою местами опушкою. Таковою покрыта большая часть домов, и взор с удовольствием останавливается на сем простом украшении столицы». Медико-топографическое описание Санкт-Петербурга. Генрих Людвиг фон Аттенгофер, 1820 г.
_____________
Первые учреждения появились после указа Петра III о постройке долгаузов (нем. toll — безумный, сумасшедший, нем. haus — дом) в 1762 — «Безумных не в монастыри определять, но построить на то нарочитый дом, как то обыкновенно и в иностранных государствах учреждены долл-гаузы, — а впрочем быть по сему»
А вообще, первый «желтый дом»-это Бедлам, (англ. Bedlam, от англ. Bethlehem — Вифлеем; официальное название Бетлемская королевская больница — англ. Bethlem Royal Hospital), психиатрическая больница в Лондоне (с 1547).
Желтый дом
Желтый дом (значение фразеологизма) — больница для умалишенных.
Обуховскую больницу для душевнобольных Петербурга в 19 веке покрасили в желтый цвет. После этого и стали сумасшедшие дома называть желтым домом.
Обуховская больница открылась в 1779 году. В 1782 – 1787 годах по проекту Дж. Кваренги архитектором Л. Руска был построен рассчитанный на 300 коек корпус «Мужской Обуховской больницы». В 1836 – 1839 годах, архитектор П. С. Плавов построил корпус «Женской Обуховской больницы» на 200 коек.
В настоящее время в здании обуховской больницы располагается Военно-морская медицинская академия. Здание сохранилось и имеет характерный желтый цвет.
Адрес здания бывшей обуховской больницы: Санкт-Петербург, Фонтанки набережная, 106, Загородный пр., 47, Введенского канала ул., 1.
Обуховская больница 
В словарях
Желтый дом — больница для умалишенных ( Толковый словарь Д. Н. Ушакова, 1935-1940 ).
«Дом этот назван «желтым» — от желтой окраски (Обуховской больницы); потом «отправить в желтый дом» заменилось словами «отправить на тринадцатую версту» (по Петергофской дороге), куда был переведен дом для сумасшедших.»
«Желтый дом, дом умалишенных, от желтой окраски обуховской больницы в Петербурге.»
Примеры
«Желтый дом с облезлой, грязной штукатуркой был теперь весь на виду. В окнах за решетками мелькали белые фигуры. Некоторые неподвижно стояли у окон и смотрели на улицу. Другие, ухватившись за решетки, старались сдвинуть их с места. Внизу на улице, на берегу Пряжки, стояли нормальные люди и с нескрываемым любопытством глядели на сумасшедших, задрав кверху свои головы.»
«Иванов» (1887 г.), д. 4, к. 2 явл. 3:
» Лебедев. Надоел ты мне. Слушай, Матвей, договоришься ты до того, что тебя, извини за выражение, в желтый дом свезут.
Шабельский. А чем желтый дом хуже любого белого или красного дома? Сделай милость, хоть сейчас меня туда вези. Сделай милость. «
«Война и мир» (1863 – 1869 гг.), Том 3, часть I, XI:
«Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.»
«Горе от ума» (1824 г.), действие 3, явление 16, Загорецкий о Чацком:
«Его в безумные упрятал дядя-плут; Схватили, в желтый дом, и на цепь посадили.»
Село Степанчиково 2, 6:
«Ведь ты просто с ума сойдешь, в желтом доме жизнь кончишь.»
Воейков А.Ф.
Чрез Обухов мост пешком
Перешел, спешу к ограде
И вступаю в Желтый Дом.»
«Германн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама. »»
Лаврову дам отставку,
А Соца — в желтый дом;»
В окружении желтых стен. Исповедь девушки, прошедшей через психиатрическую лечебницу
Это не проходит. Это не отпускает. Это не забывается.
Это история тюменки, простой девушки, которая в силу жизненных обстоятельств провела некоторое время в стенах психиатрической лечебницы. История одновременно грустная и жесткая, вызывающая жалость и ужас. История, рассказанная на одном дыхании и описанная максимально просто и в то же время реалистично.
…Я попала сюда по ошибке. По крайней мере, так мне кажется. И думаю, недолгое пребывание в больнице оставит куда ощутимей след, чем причина госпитализации. Жаль только, что совсем не светлый. Загреметь в «желтый дом» может каждый. Неважно, что ты делал, давил чертей на стенах или скакал голым через костер. Или в силу ряда причин решил проститься с жизнью. Конечно, ты думаешь, тебя это не коснется. Знаешь, как это будет?
…Впервые придешь в себя в скорой. Вопрос «Куда вы меня везете?» повиснет в воздухе. Ты узнаешь об этом только тогда, когда увидишь пропускной пункт, окажешься в приемном отделении и тебе предоставят соглашение на добровольную госпитализацию. Отказаться не получится. Ты вообще пробовал когда-нибудь отказаться от психиатрички?
…Как только попадешь сюда, у тебя сразу заберут все личные вещи: телефон, украшения, часы и даже одежду. Тебя вымоют, дадут больничный казенный халат, в котором будешь ходить вплоть до первой передачки. Но сперва тебя отправят в изолятор. Не потому что ты буйный. Придется сдать кровь. Если коронавируса не обнаружат, добро пожаловать в отделение. Ты ждал этого?
…В изоляторе у тебя будет последний шанс побыть наедине с собой. Правда, если никто не поступит одновременно. Иначе придется ожидать переселения в отделение вместе с ним. И да, если у него коронавирус, то каков шанс, что ты не заразишься? Впрочем, в изоляторе ты пробудешь недолго. Я ждала часа три. Выходить запрещено, туалет — обычный горшок. Так что в таких условиях остаться наедине — большое везение. Мне не повезло. Хотя сейчас кажется, что с удовольствием осталась бы в этом изоляторе навсегда.
Два отделения. Я называла их для себя максимально просто: «для буйных» и «для спокойных». Мой путь лежал во второе. Но пришлось пройти и через отделение для буйных. Там шумно, очень шумно. Кто-то кричит, кто-то смеется, санитары пытаются кого-то успокоить и выпроводить обратно в палату. Здесь остались мои соседи по изолятору. То есть, три часа я была в компании двух буйных пациентов.
…На первый взгляд здесь все, как в обычных больницах: общие палаты, обед по расписанию, лекарства. Только вот вместе с этим ты заметишь, что в палатах нет дверей, пустые проемы. Поймешь, что любимый смартфон, последнее, что связывает тебя с миром нормальных людей, отберут сразу же. И будут выдавать ровно в 16:00 и всего на полчаса. Это одна из причин, почему я не сделала ни одного снимка. Вторая — ты очень быстро перестанешь мыслить категориями простых людей, их ценности потеряют для тебя смысл. Еще ты обнаружишь, что здесь совсем нет вилок, для психов они опасны. В туалетах тут нет кабинок. Наверное, чтобы не умудрился покончить с собой. Именно тут ты впервые поймешь, как в буквальном смысле на тебя давит атмосфера.
…Утро начнется с шума: палаты готовятся к завтраку. Питаться придется прямо тут, в палате, за прикроватной тумбочкой. Поэтому будь готов, что звуком будильника для тебя станет стук алюминиевой ложки о стенки металлической миски.
…Лекарства дадут два раза в день: после завтрака и перед сном. После первого приема таблеток и пилюль тебе останется только ждать обеда, заняться нечем. Можешь ходить по длинному коридору туда и обратно, делать вид, что гуляешь. Можешь замереть напротив зеркала посреди отделения и любоваться собой. Оно тут единственное. Как и часы, нависающие прямо над ним. Можешь пойти в «комнату для досуга» — угол со старым книжным шкафом, радиоприемником. Общаться с кем-то не рекомендую, люди здесь непредсказуемые. Сейчас он с тобой разговаривает, через секунду замыкается в себе. Впрочем, агрессивных нет, они отсеиваются после изолятора, так что не бойся.
…Главная ценность — полчаса общения со смартфоном. Тебе не до игр, не до фотографий. Ты будешь жадно слушать голоса близких, оставшихся за забором. Будешь впитывать информацию из мира нормальных людей. Мозгу очень не хватает информации, ты сходишь с ума без нее, если каким-то чудом еще не сошел. Боже, какое это счастье — поток знаний, сведений, сплетен, спама. Все то, что раздражает в нормальном мире, здесь становится главной ценностью.
…В палате вас семеро. Про личные границы объяснять не пытайся, многие не понимают. Примерно за месяц пребывания тут любые условности личных границ размываются. Никому нет дела, что ты хочешь побыть один. Кто-то всегда полезет в разговор и тысячу раз переспросит твое имя, из-за расстройств, стрессов и таблеток начинаются проблемы с памятью. Кто-то просто будет лежать и смотреть в одну точку, минута за минутой, час за часом, отвлекаясь только на прием пищи. Кто-то побежит в комнату для досуга.
…Свое время, которое тянулось адски долго, я проводила именно в библиотеке, если кто-то не приходил насладиться хрипом музыки из старого приемника. Остальное время спала. Организм будто впадал в анабиоз, ожидал момента, когда смогу выбраться. Мозг, привыкнув к отсутствию информации, просто погружался в спячку. Так что будь готов, спать ты будешь много. Но быстро поймешь, что радости в этом мало. Иногда я выслеживала санитаров, которые то и дело сбегали в соседнее отделение, чтобы кому-то помочь. Выслеживала, чтобы выпросить телефон для разговора с родителями, выпросить передачку или просто узнать, когда можно будет поговорить с дежурным врачом, чтобы тот убедился в моей адекватности. И, следовательно, выписал меня.
Единственным светлым пятном для меня был сладкий чай и вид за окном. Чай — потому что это единственное, что вообще имело вкус. А «прогулки у подоконника», потому что деревья — это единственное, что связывает тебя с нормальным миром не по расписанию и не по полчаса в день.
…Санитары тоже, как и все люди на планете, попадаются разные. Кто-то позволит вязать тебе по вечерам и даже разрешит взять спицы и нитки, а кто-то бросит дежурное: «По уставу мы не имеем права…» или «Здесь вам не санаторий». Все твое право — это книги в шкафу, из них читабелен только Новый завет и чудом затаившийся на полках Сомерсет Моэм. Странно, что радио большой популярностью не пользуется, хоть заняться особо больше и нечем.
…Тебе, наверное, кажется психбольница местом, где люди лежат в отдельных палатах, связанные по рукам и ногам? Или натыкаются на углы, как зомби? Может быть, в отделении для буйных так и есть, но здесь царит не агрессия, не заторможенность. Всем правит грусть. Все глаза, которые ты видишь, пропитаны грустью. Все диагнозы — грустные. Все жизненные истории — грустны. Впрочем, не волнуйся, многие предпочитают не рассказывать о причинах попадания сюда.
Большинство больных тут лежат не в первый раз. Это самое страшное. Значит выздоровление, социализация — это что-то маловероятное. Со мной в палате лежала девушка. Она тоже попала сюда не впервые. Она сказала: «Мы все встречали на своем пути людей, которые с нами плохо обошлись. Но мы не должны терять веру в хорошее». Глубокая и чистая мысль.
…Очнись. Здесь не лечат людей. Их здесь изолируют. Спасают нормальный мир от таких, как мы. Если пациенты и выходят на улицу, то как минимум с теми же проблемами. Но чаще — с куда более глубокими. Психбольница не дает тебе решение. Она усугубляет обреченность. Больница не скажет тебе «Прощай». Она скажет: «До встречи, дружок»… Впрочем, исключение есть. Это те, для кого здесь последняя гавань. Чаще всего это простые и несчастные люди, которым не нашлось места в жестоком мире нормальных. Нередко здесь лежат пациенты, от которых просто избавились родственники. Впрочем, тебе повезет.
С героиней беседовала Анастасия Иконникова. Фото с Pixabay.
Психиатрическая больница The Village узнал, почему люди сами просят положить их в стационар, как новости сводят с ума и зачем пациенты помогают медикам мыть полы
«Жёлтый дом», «скворечник», «дурка»: все эти эпитеты — про психиатрический стационар. В кино он выглядит как здание с войлочными стенами внутри и колючей проволокой снаружи. Там пугают лоботомией и смирительной рубашкой, а пациенты постоянно спускают положенные им таблетки в унитаз. В России к психбольнице относятся с пониманием и иногда — с юмором. Считается, что во времена Советского Союза там держали неудобных государству граждан, а теперь это просто место для душевнобольных. Психиатр одной из московских больниц анонимно рассказал The Village о своей работе и пациентах.
Я пошла учиться на психиатра только из любви к искусству: хотела помогать людям и знала, что смогу помочь именно в этой области. Наш государственный стационар мало напоминает западные. Здесь нет жёсткой тюремной организации, которую мы видим в американских фильмах. На всех этажах, кроме последнего, окна без решёток. Снаружи — сплошной трёхметровый забор, а внутри — открытая территория. Пациенты, которым разрешены прогулки, могут ходить где хотят. Просто так зайти через проходную нельзя: врачу нужно подавать охране пофамильные списки за сутки до прихода посетителя.
В нашей больнице есть мужское и женское отделение. Я работаю в мужском, из врачей у нас только женщины, а всем медсёстрам за 50. У нас есть особая наблюдательная палата — для острых пациентов, которые только что поступили. Иногда их диагноз неясен с первого взгляда, а поведение требует круглосуточного наблюдения. Нередко в этом отделении приходится применять физическую силу, чтобы банально связать пациента. Поскольку работают в нём одни женщины, мы или просим помощи у более-менее вменяемых больных, или вызываем полицию. Стражи порядка чаще всего не спешат подходить к буйному: встанут поодаль и смотрят.
Иногда опасным пациентам удавалось сбежать. Помню, как один буйный, которого привязали, ушёл через большую форточку. Когда мы сообщили об этом в полицию, там очень долго смеялись: из особых примет у больного была нагота, а из одежды — только бинты на руках и ногах. Другой пациент, босой дюжий молодец под два метра, смог добраться до дома зимой в одной пижаме в клеточку. Понятно, что его кто-то пожалел и подвёз, но большую часть пути до своего Павловского Посада он прошёл по снегу пешком.
О буднях врача-психиатра
Наш рабочий день, как правило, не нормирован. Он начинается с утреннего обхода: в 10 утра мы вместе с заведующей осматриваем пациентов, выслушиваем их жалобы. После этого у больных есть возможность подойти к врачу в индивидуальном порядке и поговорить. Потом начинается ежедневная работа с листами назначения медикаментов: по 20–25 пациентов на каждого доктора. Лично я люблю с утра освежить в памяти назначения для всех моих больных: анализирую дозировку и корректирую её в зависимости от состояния.
Распорядок дня зависит от количества новых пациентов. Как правило, их привозят родственники или скорая, но иногда они приходят сами и просят о госпитализации. Во всех случаях, кроме неотложных, им нужно иметь при себе направление от участкового врача, иначе на КПП их не пропустят. Сперва поступившего осматривают в приёмном покое и диспансере. Кстати, диспансер работает до четырёх часов дня, поэтому, если пациент поступил позже, его осматривает только один врач из приёмного покоя — после четырёх часов это единственный дежурный врач на всю больницу.
Если новых пациентов нет, я продолжаю работать с документами. Например, печатаю выписки: они у нас развёрнутые, длинные, и для врача это творческий процесс. Такое описание статуса пациента — это фактически биографическое эссе. Там всё — начиная с рождения (это важно, если были какие-то осложнения во время родов). Обязательно подробное описание пубертатного периода: первые симптомы психических нарушений обычно проявляются в 12–14 лет. Помимо прочего, я печатаю выписки для больных, которые идут на трудовую экспертизу, то есть уточняю для экспертных комиссий возможные ограничения по труду.
О жизни пациентов
Больные объединяются либо по интересам, либо по диагнозам: алкоголики тянутся к алкоголикам, наркоманы — к наркоманам. Шизофреники редко к кому-то расположены, они по своей природе аутичны. Вообще, для мужского отделения характерно то, что ребята постоянно ищут какой-то круг общения для совместного досуга. Он обычно скромный: шахматы, шашки, карты и телевизор. Кроме того, пациенты всегда вместе ходят на прогулки и участвуют в трудовых процессах, помогая медперсоналу: моют полы, убирают столовые. Все вменяемые больные сами себе стирают и даже могут попросить разрешения что-то приготовить на кухне.
Больничное меню очень скромное и даже скудное. Очевидно, что люди с психическими заболеваниями — более сложные пациенты, чем любые другие, поэтому еда в нашем стационаре по определению должна отличаться от того, что предоставляют в обычных больницах. Лекарственная нагрузка за счёт тяжёлых нейролептиков у кого-то может быть серьёзнее, у кого-то слабее, поэтому и столы должны быть разделены. Волокна нервной системы очень трудно восстанавливаются: в их состав входит витамин группы B, а он в больничной еде практически не предусмотрен. В советское время для психиатрической больницы существовало отдельное меню, сейчас такого нет.
Из недели в неделю пациенты едят одно и то же, хотя стол немного различается по конкретным дням. Финансирование урезали, поэтому питание выглядит примерно так: утром — каша и бутерброд, на обед — супы без мяса и второе — какой-то гарнир с овощами, мясом или рыбой. В полдник выдаём фрукты и шиповниковый настой. На ужин — манка с запеканкой или макароны с чем-то полумясным.
Когда у кого-то день рождения, ребята просят купить торт или фрукты, да и буфетчица может помочь что-то приготовить. Новый Год и другие крупные праздники встречают в стационаре очень немного пациентов: мы стараемся всех более-менее стабильных отпускать на каникулы под расписку родственников. Остаются только те, кому необходимо круглосуточное наблюдение, но таким больным их состояние в принципе не позволяет отличить будний день от праздника.
В 20:00 больные уже должны ложиться спать. Приходит медсестра, выключается свет в палатах, и ровно в 21:00 — отбой. Но, конечно, все пациенты разные: некоторые и по ночам бродят, в таком случае медсёстрам приходится не спать круглосуточно.
Желтый дом для призывников: как я лежал в психиатрической больнице от военкомата
В ноябре 2016-го я потерял маму в результате инсульта, пережил финансовый крах, кое-как смог удержаться от самоубийства и понял, что со всем этим надо что-то делать. После полугода депрессии и суицидальных мыслей летом 2017-го я обратился к психотерапевту в частную клинику. Врач поставила диагноз: расстройство приспособительных реакций (если по-простому — депрессия в связи с тяжелой жизненной ситуацией) и назначила курс антидепрессантов.
На тот момент я заканчивал первый год в магистратуре юрфака. Желания и возможности учиться не было, и я принял решение отчислиться. Лишившись статуса студента, я автоматически потерял и отсрочку от призыва. Служить не хотелось, но идею три года бегать от военкомата, пока не исполнится 27, я считал глупой авантюрой. Оставался один путь — проверять здоровье. Мои физические недуги по степени тяжести не освобождали от службы, и я решил честно рассказать в военкомате о своих проблемах с головой, о том, что хожу к психотерапевту и принимаю антидепрессанты.
Выслушав, психиатр в военкомате сообщил мне «радостную» новость: для подтверждения диагноза и вынесения решения о негодности мне придется лечь в психиатрическую больницу: минимум на две недели, максимум — на месяц.
— Там хоть безопасно? — спросил я. Врач со смехом ответил, что это самое безопасное место в мире.
Больница в моем городе (Казань) выглядит именно так, как в фильмах: старое трехэтажное здание XIX века из красного кирпича. По двору с фонтаном, понятно, не работающим осенью, прогуливались люди, похожие на тени живых.
Добровольно сдаться в психушку не так просто, как вы думаете. Я уговаривал себя две недели, но когда наконец дошел до приемного покоя, с трудом сдерживался, чтобы не сбежать.
На стульях своей очереди ждали несколько пенсионеров, но меня, как пациента по линии военкомата, приняли вне очереди. Дали градусник и сразу, ругаясь, отправили домой: от волнения у меня поднялась температура, а больные физически пациенты им были не нужны.
История повторилась еще дважды. Я добросовестно лечился, но организм слишком переживал из-за предстоящего приключения. В итоге, приняв двойную дозу аспирина, через неделю я все же выдержал градусник-тест. Параллельно со мной оформляли прием девушки, которая была явно не в себе и пела гимн РФ. Моя одежда и наушники отправились по описи на склад, документы и телефон взяла с собой медсестра, которая меня сопровождала. Переодевшись в принесенную из дома удобную одежду, я становлюсь пациентом мужского отделения.
Все дни тут одинаковые. Каждое утро нас будят в 6:00. Вставать не хочется, но персонал не отстанет. Я иду в туалет, захватив пасту и щетку.
Туалет в психушке (тот, что для пациентов) — испытание не для слабонервных. Никаких кабинок или хотя бы перегородок — просто три дырки в полу и две раковины.
К счастью, призывников иногда пускают в нормальный туалет для персонала — если хорошо попросить. Вообще, блага цивилизации — это то, чего больше всего не хватает в больнице, где на все отделение из 60 с лишним человек вот эти дырки в полу и два душа.
Почистив зубы и обменявшись приветствиями с местными обитателями, которые с утра набиваются в туалет для пациентов, чтобы выудить из кого-нибудь сигарету, я одеваюсь и думаю: как же хорошо, что я не курю. Сигареты — аналог наркотика здесь. За них многие готовы отдать еду или унижаться. Конечно, курение официально запрещено, но тут рассуждают по принципу «не пойман — не вор».
Утром у призывников единственное время, когда можно выйти на улицу: пятнадцатиминутная уборка территории. Идут не все, кому-то лень, кто-то спит, несмотря на крики персонала. Я всегда иду: работы там на пять минут, а когда сидишь сутки в четырех стенах, радуешься самой малой возможности выйти и подышать полной грудью. На уборку выводят только тех, кто лежит по направлению из военкомата: боятся, что больные могут сбежать, такие случаи были. Призывнику сбегать незачем, потерпеть две недели — и все.
После уборки и завтрака нас переводят на «острую половину» отделения, пока санитарка моет пол в наших помещениях. Там лежат неадекватные пациенты, за которыми нужен особый надзор.
«Острая половина» больше всего напоминает локацию из хорроров про психушки. Высокие потолки, белая плитка и жуткая смесь запахов мочи и медикаментов.
Я лежу на «спокойной» половине, и она больше похожа на санаторий эконом-класса. Половины разделены дверьми. Переводят нас перед каждым приемом пищи, кроме ужина, и каждый раз мы почти час сидим в компании потерянных и неадекватных людей. Впрочем, большинство — безобидны. Лекарства так бьют по ним, что бедняги не то что буянить, ходить нормально не могут. Эксцессы случаются, но в основном местный контингент только мотает нервы персоналу.
Кормят как в обычной столовой, не ресторан, конечно, но есть можно. Все остальное время помимо еды, ожидания и сна мы либо ходим на обследования, либо просто страдаем от скуки. Кто-то смотрит телевизор, некоторые из больных наматывают километры, вышагивая по коридорам.
Обследования для призывника — это посещение 5 и более врачей, программа составляется все индивидуально. Аналогично определяется и срок пребывания в больнице, он зависит от диагноза, с подозрением на который тебя направил военкомат.
Эпилептики, например, могут лежать вплоть до 30 дней. Такая же ситуация с лунатиками. Невротиков и депрессивных не держат дольше двух недель.
Нас водят к психологам, мы проходим тесты на внимание, реакцию, отвечаем на вопросы о своем эмоциональном состоянии и сексуальных предпочтениях. Нам просвечивают рентгеном черепа и проверяют рефлексы. В принципе делается все, чтобы получить достоверный вывод о возможности доверить человеку автомат. Никто не хочет потом быть виноватым в том, чтобы на службе кто-то из нас выбросился из окна или начал расстреливать сослуживцев.
Отбой здесь в 22:00. Организм после типичного для горожанина сбитого режима долго не может привыкнуть к столь раннему отходу ко сну, но на вторую неделю становится более-менее терпимо. Свет в отделении полностью не отключают даже ночью, он горит в коридоре на «острой» половине. Ах да, и в палатах нет дверей, чтобы в любой момент можно было наблюдать за пациентами. Все остальные двери в отделении всегда закрыты на ключи, которые есть только у персонала.
Телефоны все сдают перед поступлением в отделение.
Мобильником можно пользоваться два раза в неделю, по часу, его выдают в строго определенное время. Если страдаете интернет-зависимостью — то для вас созданы отличные условия, в которых вы быстро отвыкнете от Сети.
Теперь о местных обитателях. Большинство относительно адекватны. Относительно — значит, они не будут бросаться на тебя или угрожать. Обычно. Но иногда наступает время этих самых историй. Один дедушка рассказывает, что видел НЛО, что по отделению ходят какие-то «невидимые», с которыми он иногда дерется. Другой, молодой пацан, ради шутки сообщил полиции о том, что нашел свой труп. Просто позвонил и назвал свои паспортные данные. Понятно, что слуги закона юмор не оценили. Третий, то ли в шутку, то ли всерьез, собирается создать свою партию и выдвинуться в президенты. Его тут так и называют — «Президент». Смех смехом, но парень действительно интересно рассуждает, да и историй у него куча, он травит байки по просьбе призывников, страдающих от скуки. Например, о том, как он ездил в Москву за грузовиком для ассенизаторов — просто наложить на бит, и вот вам трек группы «Кровосток». Другой персонаж рассказывает, как однажды прокатился на велосипеде от Чебоксар до Казани (150 км), потому что у него не было денег на дорогу.
Один старикан изображает из себя вечного больного. То сердце у него прихватит, то еще что. Свои представления он разыгрывает, чтобы привлечь внимание. Как только его начинают игнорировать, спектакль кончается. Мы про себя называем его Актером. Если говорить о полной клинике, то совсем неадекватных в отделении всего два человека. Они не говорят, ходят туда-сюда, смотрят в потолок и пускают слюни. Но по словам медсестер, иногда могут проявлять агрессию, и их тихий вид обманчив.
Больных лечат таблетками, которые им выдают несколько раз в день. От них у многих путается речь и трясутся руки.
Призывников только обследуют, лечение нам не положено. Как объясняют, нас специально держат определенное время в такой атмосфере, чтобы посмотреть, как мы поведем себя в стрессовой ситуации.
На вторую неделю моего заключения становится настолько скучно, что я просто убиваю время любыми способами, не запрещенными законом. Хожу по отделению, смотрю телевизор, по которому показывают одни и те же серии «Доктора Хауса», считаю плитки на полу. Все обследования пройдены, остается только ждать медицинской комиссии, которая и решит, что с мной делать.
С 10 до 12 и с 16 до 19 могут приходить посетители. Меня навещает друг, близких родственников у меня нет, а остальным я решил не говорить.
Призывники держатся вместе — только между собой можно нормально поговорить, а бредовые истории других пациентов, в конце концов, надоедают. Также меня спасали книги: в отделении оказалась неплохая библиотека, хотя физическое состояние книг оставляло желать лучшего.
У всех, от врачей-психиатров до санитарок, явные следы эмоционального выгорания. Такова суть этого места: оно вытягивает силы из тех, кто тут работает, и дает злость на пациентов и людей в целом.
И вместе с тем нельзя не уважать людей, которые работают в таких условиях и с таким трудным контингентом.
И наконец, на двенадцатый день моего пребывания приходит время комиссии. Меня приглашают в кабинет заведующего, спрашивают, хочу ли я служить. Естественно, помня о том, в каком состоянии я был на гражданке, отвечаю, что нет, так как боюсь не справиться с собой в армии. Но все не так просто. Врачи отмечают, что я держался слишком спокойно для своего диагноза, что можно объяснить как выздоровлением, так и эффектом от антидепрессантов, которые я принимал перед больницей. Поэтому по мне нельзя дать однозначное заключение. Вместе с тем отправлять в армию тоже нельзя, так как были обращения к психотерапевту. Принимают соломоново решение: меня ставят на наблюдение по месту жительства сроком на один год. Я обязан ходить к участковому психиатру и отчитываться о своем состоянии. На этот год мне дадут отсрочку от призыва. Что же, могло быть и хуже.
А теперь мне остается только дождаться старшего медбрата, который принесет мои вещи, переодеться — и все, я на свободе. Со мной одновременно уходит еще один призывник, с которым я успел подружиться. Его признали здоровым, как он и хотел. Но сейчас нас не так сильно волнует армия. Больше всего мы просто хотим покинуть больницу и вернуться домой.
Ох, это сладкое чувство свободы! Мы идем по больничному двору и физически наслаждаемся им. Я, как и придумал заранее, включаю трек из «Стражей Галактики», под который Питер Квилл танцевал в начале (Redbone — Come and Get Your Love). И пританцовываю сам.
Звуки города, от которых я уже отвык, обрушиваются на голову: шум машин, голоса людей, гул ветра. Они звучат так, как будто я слышу их впервые.
Вот и все. Я прохожу через КПП и наконец-то оказываюсь на свободе.
А каков итог? Проведя двенадцать дней в обществе психически больных, я понял, что я не один с такими проблемами. И мои трудности явно не столь серьезны, как у тех, кто лежит в больнице. Я узнал, что могу выдержать многое, гораздо больше, чем думал. Вообще, как ни странно это прозвучит, я рекомендовал бы каждому попробовать полежать в подобном заведении — просто чтобы прочувствовать атмосферу и начать ценить свою жизнь и простые блага цивилизации.