почему в психиатрической больнице белые стены
masterok
masterokМастерок.жж.рф
Хочу все знать
Так называемая «Белая комната» – это особый режим содержания для политических заключенных, который особенно полюбился иранскому правительству.
Смысл в том, что свое бессрочное заключение осужденному приходится отбывать в идеально белой камере с полной звукоизоляцией. Окон в камере нет, свет никогда не гаснет, стены, пол и потолок выкрашены ровным слоем кремовой белой краски. На обед через белую дверь просовывают белую тарелку с белым рисом. Разговаривать с охраной запрещается. Если заключенному нужно в туалет, он просовывает под дверь белый лист бумаги, после чего охрана в белых костюмах, масках и специальной обуви с бесшумными подошвами проводит заключенного по белому коридору в такую же белую уборную.
Однако есть такие сведения:
Амир Фахравар, один из пленников, позже описал этот свой опыт как оглушающий и бесчеловечный. Дело Фахравара было задокументировано организацией «Международная амнистия» в 2004 году, когда он подвергался пыткам.
В 2004 году Амира Фахравара, узника иранской «Белой комнаты», пытали в течение 8 месяцев. По сей день он не может избавиться от кошмаров при воспоминании о его пребывании в ней.
«Я просидел там восемь месяцев и в результате не мог вспомнить лица моих родителей, – говорит Фахравар. – Когда я наконец получил свободу, назвать меня нормальным человеком было невозможно».
Оказывается, цвет может быть использован в качестве пыточного метода. Он называется «Белая комната» и считается одной из самых опасных форм психического расстройства. Метод этот не новый, но он приобрел особую мрачную популярность со времен недавних войн в Иране.
Заключенного помещают в камеру или комнату с абсолютно белыми стенами. Постельное белье, тюремная одежда, дверь, свет и все остальное в камере – белые, а подаваемая еда – это белый рис. Более того, ограничение сенсорной информации вызвано не только цветом, но и полной тишиной. Пленник содержится в изоляции и не может ни с кем разговаривать. Если заключенный хочет посетить туалет, он должен просунуть охраннику под дверь белый лист в качестве сигнала. Обувь же охранника настолько бесшумна, что заключенный не может слышать никаких звуков, кроме тех, которые произносит сам.
Все в тюремной камере, включая пищу, белое. Кроме того, в камере и вокруг нее стоит полная тишина, и заключенный может слышать только звуки, производимые им самим.
В наше время «Белая комната» использовалась Революционной гвардией в Иране, а заключенные были преимущественно журналистами. Амир Фахравар, один из пленников, позже описал этот свой опыт как оглушающий и бесчеловечный. Дело Фахравара было задокументировано организацией «Международная амнистия» в 2004 году, когда он подвергался пыткам.
В 2004 году Амира Фахравара, узника иранской «Белой комнаты», пытали в течение 8 месяцев. По сей день он не может избавиться от кошмаров при воспоминании о его пребывании в ней.
«Я просидел там восемь месяцев и в результате не мог вспомнить лица моих родителей, – говорит Фахравар. – Когда я наконец получил свободу, назвать меня нормальным человеком было невозможно».
Как только человек пройдет «Белую комнату», он уже никогда не возвращается в нормальное состояние снова. Внутреннее опустошение остается с ним на всю жизнь.
Поделитесь постом с друзьями!
В окружении желтых стен. Исповедь девушки, прошедшей через психиатрическую лечебницу
Это не проходит. Это не отпускает. Это не забывается.
Это история тюменки, простой девушки, которая в силу жизненных обстоятельств провела некоторое время в стенах психиатрической лечебницы. История одновременно грустная и жесткая, вызывающая жалость и ужас. История, рассказанная на одном дыхании и описанная максимально просто и в то же время реалистично.
…Я попала сюда по ошибке. По крайней мере, так мне кажется. И думаю, недолгое пребывание в больнице оставит куда ощутимей след, чем причина госпитализации. Жаль только, что совсем не светлый. Загреметь в «желтый дом» может каждый. Неважно, что ты делал, давил чертей на стенах или скакал голым через костер. Или в силу ряда причин решил проститься с жизнью. Конечно, ты думаешь, тебя это не коснется. Знаешь, как это будет?
…Впервые придешь в себя в скорой. Вопрос «Куда вы меня везете?» повиснет в воздухе. Ты узнаешь об этом только тогда, когда увидишь пропускной пункт, окажешься в приемном отделении и тебе предоставят соглашение на добровольную госпитализацию. Отказаться не получится. Ты вообще пробовал когда-нибудь отказаться от психиатрички?
…Как только попадешь сюда, у тебя сразу заберут все личные вещи: телефон, украшения, часы и даже одежду. Тебя вымоют, дадут больничный казенный халат, в котором будешь ходить вплоть до первой передачки. Но сперва тебя отправят в изолятор. Не потому что ты буйный. Придется сдать кровь. Если коронавируса не обнаружат, добро пожаловать в отделение. Ты ждал этого?
…В изоляторе у тебя будет последний шанс побыть наедине с собой. Правда, если никто не поступит одновременно. Иначе придется ожидать переселения в отделение вместе с ним. И да, если у него коронавирус, то каков шанс, что ты не заразишься? Впрочем, в изоляторе ты пробудешь недолго. Я ждала часа три. Выходить запрещено, туалет — обычный горшок. Так что в таких условиях остаться наедине — большое везение. Мне не повезло. Хотя сейчас кажется, что с удовольствием осталась бы в этом изоляторе навсегда.
Два отделения. Я называла их для себя максимально просто: «для буйных» и «для спокойных». Мой путь лежал во второе. Но пришлось пройти и через отделение для буйных. Там шумно, очень шумно. Кто-то кричит, кто-то смеется, санитары пытаются кого-то успокоить и выпроводить обратно в палату. Здесь остались мои соседи по изолятору. То есть, три часа я была в компании двух буйных пациентов.
…На первый взгляд здесь все, как в обычных больницах: общие палаты, обед по расписанию, лекарства. Только вот вместе с этим ты заметишь, что в палатах нет дверей, пустые проемы. Поймешь, что любимый смартфон, последнее, что связывает тебя с миром нормальных людей, отберут сразу же. И будут выдавать ровно в 16:00 и всего на полчаса. Это одна из причин, почему я не сделала ни одного снимка. Вторая — ты очень быстро перестанешь мыслить категориями простых людей, их ценности потеряют для тебя смысл. Еще ты обнаружишь, что здесь совсем нет вилок, для психов они опасны. В туалетах тут нет кабинок. Наверное, чтобы не умудрился покончить с собой. Именно тут ты впервые поймешь, как в буквальном смысле на тебя давит атмосфера.
…Утро начнется с шума: палаты готовятся к завтраку. Питаться придется прямо тут, в палате, за прикроватной тумбочкой. Поэтому будь готов, что звуком будильника для тебя станет стук алюминиевой ложки о стенки металлической миски.
…Лекарства дадут два раза в день: после завтрака и перед сном. После первого приема таблеток и пилюль тебе останется только ждать обеда, заняться нечем. Можешь ходить по длинному коридору туда и обратно, делать вид, что гуляешь. Можешь замереть напротив зеркала посреди отделения и любоваться собой. Оно тут единственное. Как и часы, нависающие прямо над ним. Можешь пойти в «комнату для досуга» — угол со старым книжным шкафом, радиоприемником. Общаться с кем-то не рекомендую, люди здесь непредсказуемые. Сейчас он с тобой разговаривает, через секунду замыкается в себе. Впрочем, агрессивных нет, они отсеиваются после изолятора, так что не бойся.
…Главная ценность — полчаса общения со смартфоном. Тебе не до игр, не до фотографий. Ты будешь жадно слушать голоса близких, оставшихся за забором. Будешь впитывать информацию из мира нормальных людей. Мозгу очень не хватает информации, ты сходишь с ума без нее, если каким-то чудом еще не сошел. Боже, какое это счастье — поток знаний, сведений, сплетен, спама. Все то, что раздражает в нормальном мире, здесь становится главной ценностью.
…В палате вас семеро. Про личные границы объяснять не пытайся, многие не понимают. Примерно за месяц пребывания тут любые условности личных границ размываются. Никому нет дела, что ты хочешь побыть один. Кто-то всегда полезет в разговор и тысячу раз переспросит твое имя, из-за расстройств, стрессов и таблеток начинаются проблемы с памятью. Кто-то просто будет лежать и смотреть в одну точку, минута за минутой, час за часом, отвлекаясь только на прием пищи. Кто-то побежит в комнату для досуга.
…Свое время, которое тянулось адски долго, я проводила именно в библиотеке, если кто-то не приходил насладиться хрипом музыки из старого приемника. Остальное время спала. Организм будто впадал в анабиоз, ожидал момента, когда смогу выбраться. Мозг, привыкнув к отсутствию информации, просто погружался в спячку. Так что будь готов, спать ты будешь много. Но быстро поймешь, что радости в этом мало. Иногда я выслеживала санитаров, которые то и дело сбегали в соседнее отделение, чтобы кому-то помочь. Выслеживала, чтобы выпросить телефон для разговора с родителями, выпросить передачку или просто узнать, когда можно будет поговорить с дежурным врачом, чтобы тот убедился в моей адекватности. И, следовательно, выписал меня.
Единственным светлым пятном для меня был сладкий чай и вид за окном. Чай — потому что это единственное, что вообще имело вкус. А «прогулки у подоконника», потому что деревья — это единственное, что связывает тебя с нормальным миром не по расписанию и не по полчаса в день.
…Санитары тоже, как и все люди на планете, попадаются разные. Кто-то позволит вязать тебе по вечерам и даже разрешит взять спицы и нитки, а кто-то бросит дежурное: «По уставу мы не имеем права…» или «Здесь вам не санаторий». Все твое право — это книги в шкафу, из них читабелен только Новый завет и чудом затаившийся на полках Сомерсет Моэм. Странно, что радио большой популярностью не пользуется, хоть заняться особо больше и нечем.
…Тебе, наверное, кажется психбольница местом, где люди лежат в отдельных палатах, связанные по рукам и ногам? Или натыкаются на углы, как зомби? Может быть, в отделении для буйных так и есть, но здесь царит не агрессия, не заторможенность. Всем правит грусть. Все глаза, которые ты видишь, пропитаны грустью. Все диагнозы — грустные. Все жизненные истории — грустны. Впрочем, не волнуйся, многие предпочитают не рассказывать о причинах попадания сюда.
Большинство больных тут лежат не в первый раз. Это самое страшное. Значит выздоровление, социализация — это что-то маловероятное. Со мной в палате лежала девушка. Она тоже попала сюда не впервые. Она сказала: «Мы все встречали на своем пути людей, которые с нами плохо обошлись. Но мы не должны терять веру в хорошее». Глубокая и чистая мысль.
…Очнись. Здесь не лечат людей. Их здесь изолируют. Спасают нормальный мир от таких, как мы. Если пациенты и выходят на улицу, то как минимум с теми же проблемами. Но чаще — с куда более глубокими. Психбольница не дает тебе решение. Она усугубляет обреченность. Больница не скажет тебе «Прощай». Она скажет: «До встречи, дружок»… Впрочем, исключение есть. Это те, для кого здесь последняя гавань. Чаще всего это простые и несчастные люди, которым не нашлось места в жестоком мире нормальных. Нередко здесь лежат пациенты, от которых просто избавились родственники. Впрочем, тебе повезет.
С героиней беседовала Анастасия Иконникова. Фото с Pixabay.
Санитарная зона: что творится внутри психбольниц
Когда санитары становятся фигурантами новостных хроник, то чаще всего речь идет об избиениях, издевательствах, нарушении прав больных. Работников увольняют, отдают под суд, но злоупотребления продолжаются. Почему это происходит и что входит в служебные обязанности санитаров, выясняли «Известия».
Учение — свет
Санитары, согласно утвержденному Минздравсоцразвития Единому квалификационному справочнику, могут выполнять разную работу: начиная с уборки помещения и заканчивая купанием тяжелобольных пациентов. Поэтому их часто путают то с уборщиками, то с медсестрами. Но в отличие от первых санитары включены в группу младшего медицинского персонала. Это позволяет им претендовать на сокращенную рабочую неделю и дополнительные отпуска наравне с другим медперсоналом. При этом в отличие от медсестер санитары несут значительно меньшую ответственность за свою работу и могут не обладать знаниями в медицине. Формально для вступления в эту должность достаточно лишь среднего общего образования.
Минобрнауки России предлагало изменить ситуацию и представило проект приказа, по которому санитарам пришлось бы получать профессиональное образование. Продолжительность обучения определялась бы конкретной программой. Но ни программа, ни приказ свет так и не увидели, поэтому пока работодатели самостоятельно разбираются с критериями отбора. Раньше для удобства они делили вакансию на несколько составляющих. Например, санитар-уборщик и санитар по уходу за пациентами. Сейчас необходимость в них постепенно отпадает. Во-первых, потому что больницы предпочитают обращаться к клининговым компаниям. Во-вторых, потому что ставку делят между другими сотрудниками. Например, проблемой транспортировки пациентов теперь занялись специальные компании по перевозке больных. Они сутками дежурят в разных отделениях медучреждения. Уход за пациентами отдали медсестрам.
Формально сказать, что от этого нагрузка на персонал превысила норму, нельзя. При наличии достаточного количества персонала сотрудники просто станут выполнять полный перечень тех обязанностей, который прописан в Едином квалификационном справочнике, утвержденном Минздравсоцразвития. Большая часть обязанностей санитаров, согласно этому документу, пересекается с задачами других сотрудников или вовсе дублирует их.
Например, сестра-хозяйка обеспечивает подразделение необходимым хозяйственным инвентарем, моющими средствами, бельем для больных. Санитарка — получает у нее инвентарь и белье, «обеспечивает их правильное хранение и использование».
Младшая сестра по уходу за больными меняет постельное и нательное белье пациентов, транспортирует тяжелобольных, содержит в чистоте помещение. Санитарка — убирает прикроватные столики после каждого приема пищи, сопровождает больных в кабинеты, помогает им мыться, убирает помещения и ванны.
И тем не менее во многих стационарах, где больным необходимы постоянный уход и внимание, например психоневрологических, отказаться от санитаров пока не готовы. Кто же попадает на эти должности?
Взгляд изнутри
Артем оказался санитаром в одном из московских психоневрологических интернатов сразу после окончания МГУ, потому что выбрал альтернативную службу. «В целом я представлял, что это будет. Какой-то опыт у меня был, я ухаживал за своей бабушкой, которая под конец жизни впала в деменцию и не осознавала себя. Но все-таки перемена была просто космическая. Недавно писал статьи, диплом, а на следующий день иду работать туда, где куча незнакомых людей и некоторые порой пытаются тебя задушить», — вспоминает Артем в разговоре с «Известиями».
Четкого инструктажа перед вступлением в должность не было. О том, как вести себя в той или иной ситуации, узнавать приходилось опытным путем. «В совсем сложные отделения сразу, конечно, не отправляют. Мне в чем-то повезло, а в чем-то нет. Я попал в отделение милосердия. Там оказываются тяжелые, часто лежачие пациенты, которым нужен постоянный уход. Есть палата, где находятся те, кому осталось жить считаные дни. Здесь важна физическая сила, потому что часто их нужно буквально носить на руках».
Всего в отделении милосердия на тот момент лежали 40–50 человек. На них приходилось шесть санитаров (двое мужчин и четыре женщины), две медсестры и один врач. В обязанности санитара входили уборка помещений, помощь больным в приеме пищи, купании, смена белья, прогулки с ними, сопровождение на процедуры, а при необходимости и усмирение.
Последнее, в условиях, когда в отделении лишь двое мужчин-санитаров, кажется наиболее сложным. Но, по мнению Артема, здесь главное не количество, а качество. «Если человек не понимает, что делать, то либо сам травмирует больного, либо его травмируют. Тут важно знать самих пациентов, они к вам привыкают, реагируют на голос, часто до них можно достучаться. Мне в этой ситуации было страшнее всего навредить человеку. Он же свои силы не соизмеряет, а я могу испугаться и сделать что-то плохое. Но через какое-то время рефлекторно дать сдачу уже невозможно. Ты понимаешь, что больные не хотят конкретно тебе причинить зло, это просто приступ».
Совсем без срывов в таких условиях не обходилось. За смену, которая длится с восьми утра до восьми вечера, нервное напряжение порой достигало критической отметки. Эмоции прорывались в форме ругани. «Когда кто-то долго-долго давит на нервы, сложно не сорваться. Что греха таить, у меня тоже было такое. Но всё обходилось без физических воздействий, по крайней мере я ничего серьезного не видел. Хотя, возможно, это еще потому, что у нас не самое буйное отделение, да и интернат считался одним из лучших».
За МКАД — мрак
Антон работал санитаром в психиатрической больнице Великого Новгорода в 2013 году, а недавно оказался там же, но уже в качестве пациента. «Мат на мате, постоянные крики, пьянство до бессознательного состояния, курение в любой точке отделения, оплеухи пациентам — вот что из себя представлял санитар в 2013 году, — рассказывает бывший работник учреждения. — За пять лет поменялся главный врач, и, пожалуй, главное, что он сделал, — искоренил пьянство и торговлю наркотиками. За три недели моего пребывания здесь как пациента я ни разу не видел пьяного персонала и не слышал запаха алкоголя ни от кого. В остальном — всё так же. Такая же вонь, тот же драный линолеум и ободранные стены и те же отношения санитаров и пациентов».
Суть отношений, по словам Антона, довольно простая. «Это своего рода сотрудничество. Если спокойно и справедливо относишься к пациентам, то и они себя спокойно ведут и помогают». По словам большинства санитаров, «помощь» пациентов сводится к добровольному выполнению ими части работы самих санитаров. Для одних это способ занять себя, а для других — возможность заручиться хорошим отношением, получить лишнюю сигарету и чай.
В зависимости от санитара мера добровольности может варьироваться. «Проблема в том, что санитаром может быть кто угодно, лишь бы тебя не рвало от запаха в отделении. Это и бывшие военные, и пенсионеры, и просто ленивые люди, которым от жизни ничего не нужно, кроме этих 7 тыс. в месяц. И вот у них понятий об этике, терпении, уважении нет. Некоторые поясняли, что приходят надзирать, «погонять скотом». Такие могут и пнуть, и подзатыльник дать, а грубости так и вовсе не занимать».
С такой же ситуацией столкнулась зимой этого года и пациентка областной клинической психиатрической больницы в поселке Винзили Тюменской области. «Я старалась не контактировать с санитарками, потому что те, кто мне встречался, были хамки, хабалки, базарные тетки. И, по правде говоря, я их боялась. Обращались, как с животными, разговаривали так, будто, если у тебя психические проблемы, ты недостоин общения с людьми».
Как рассказала девушка, она была свидетелем сцены, где вместо еды недееспособная пожилая пациентка получила лишь порцию ругани. «У нее челюсть всё время ходуном ходила, не знаю, что за отклонение. Санитарка покрыла ее матом, забрала тарелку и ушла».
Некомпетентность санитарок привела однажды и к летальному исходу. «Последний раз нас кормили в пять вечера, поэтому многие, к кому родственники не приезжали, таскали хлеб из столовой. И одна из пациенток подавилась, когда ела в комнате. Санитарки ее переворачивали, трясли, чтобы хлеб вылетел, но не смогли спасти».
Подобная ситуация могла бы произойти и в московском интернате, где работал Артем. Но там спасти жизнь пациента позволило то, что санитар знал основы оказания первой медицинской помощи. «Мы использовали прием Геймлиха, сдавливание грудной клетки. Без навыков этого не сделаешь, а помочь, пока медсестра или врач бежит, было необходимо».
Получается, что пока комфорт, здоровье, а иногда и жизнь пациентов во многом зависят от того, повезет ли им с санитаром. Можно ли на это надеяться, пока их принимают на должность как уборщиков, а отдачи требуют, как с медсестер, — вопрос открытый.
Правозащитники впервые проверили медучреждение для преступников, признанных невменяемыми
Про Чеховскую больницу – одну из самых крупных в Европе – до сих пор ходили страшные легенды. Рассказывали, как люди тут находятся даже не годами, а десятилетиями (что, к слову, оказалось чистой правдой). Не рассказывали только, что среди этих заключенных-пациентов есть те, кто совершил леденящую душу преступления.
Но они не чудовища, а больные. И в любом случае вправе рассчитывать на гуманное к ним отношение.
Первая в истории больницы № 5 (бывшей Московской психиатрической колонии) проверка общественными наблюдателями – в репортаже члена ОНК Москвы, обозревателя «МК».
Фото: Ева Меркачева
Радио для напавшего на «Эхо Москвы»
«Психиатрической клинической больнице № 5 Департамента здравоохранения города Москвы» 113 лет. Она была открыта в 1907 году по решению Министерства внутренних дел6 поскольку «душевнобольные привозятся в Москву чуть ли не со всех городов России». С самого начала она предназначалась для душевно больных, которые совершили преступления и для тех, кто признан особо опасным для общества из-за своей болезни. Кроме того, здесь проводили психиатрическую экспертизу подозреваемых в злодеяниях.
В 1919 году стала московской психиатрической сельскохозяйственной колонией.
С 1976 года до сего дня занимается принудительным лечением.
Высокий забор огораживает огромную территорию, а за широкими воротами течет… как бы точнее выразиться… особенная жизнь. Попробуйте представить себе самую неприступную тюрьму для особо опасных преступников. И представьте милую уютную клинику с садами. А теперь соедините два этих образа. Не получается? Вот потому и описать клиническую больницу № 5 не так просто.
Вообще она— фактически закрытый городок. В свое время врачи и пациенты жили на одной территории, здесь же располагалась школа и дом творчества для сельских детей. Сегодня на территории никто, кроме пациентов, не живет. А их, к сведению, почти 1600.
И первый вопрос – как они тут справлялись с коронавирусом?
С начала пандемии коронавируса заболело 400 человек, в том числе 54 с пневмонией были вывезены (слава Богу, все выздоровели, смертей нет). Кажется, много. Но лично мое мнение: эти цифры результат хорошей выявляемости недуга. Настоящая, а не фейковая статистка. Судя по тем цифрам, что предоставляет ФСИН, коронавирусом в России за решеткой болеют в 25-50 раз меньше, чем в других странах (потому уже сейчас над российскими тюрьмам иронизируют во всем мире).
В больнице № 5 пациентов с подозрением на COVID разместили в отдельном корпусе. Во всех остальных усилены меры по дезинфекции. Все «обитатели» сего богоугодного заведения должны, по распоряжению Роспотребнадзора, постоянно носить маски.
«Я не могу дышать целый день через эту штуковину», – это одна из главных жалоб, которую мы услышали. Маски разрешают снимать только на ночь (неужели с наступлением сумерек вирус перестает распространяться?). Но есть категория пациентов, которых маски носить не заставишь и с этим надо просто смириться.
Сразу оговорюсь, что опыта проверять такие учреждения у членов ОНК фактически нет. Больница все же не тюрьма. И пройдет еще не один год прежде, чем правозащитники научаться по каким-то деталям и знакам понимать, что в реальности происходит в этих стенах. Пока же лично для меня главные показатели – есть ли суициды, сколько человек не согласны с лечением, сколько находится на принудительном кормлении, сколько привязаны (и как часто вообще применяется эта мера), как кормят, выводят ли на прогулки и тд.
В советские годы все пациенты работали — например, плели корзины. Фото: Ева Меркачева
…Основное здание из красного кирпича похоже на дворянское имение. Оно старинное, за целый век его облик почти не изменился. Пациенты живут не здесь, а в отдельных корпусах. Отделения делятся на мужские и женские, ну и по степени тяжести больных.
Среди «обитателей» психиатрической клиники 1345 мужчин и всего 200 женщин. К слову, примерно такое же соотношении мужчин и женщин в наших колониях, из чего можно сделать вывод: представительницы слабого пола совершают преступления (даже будучи психически больными) в крайних случаях.
Женщины попадают сюда в основном за убийства детей. Фото: Ева Меркачева
Оказаться в больнице на принудительном лечении можно только по решению суда и абсолютно за любое преступление – от мелкого воровства до массового убийства. Чаще всего мужчины сюда попадают за хранение наркотиков, насильственные действия сексуального характера, хулиганство, причинение тяжких телесных повреждений. Если же говорить о женщинах – они в основном сидят за убийство своих близких. Суд не назначает срока терапии. Выписывать человека или нет, решает специальная комиссия, которая собирается раз в полгода. Собственно, тема выписки на волю и есть самая больная. И потому об этом отдельно.
Единственный пациент больницы, все время находящийся в таком положении, представляет угрозу для себя. Фото: Ева Меркачева
Попадаем в отделение. В кабинетах идут занятия по рисованию и психотерапии для бывших алкоголиков и наркоманов. В палатах пациенты сидят или лежат на кроватях. Увидев нас, не пугаются, охотно общаются.
— Кормят хорошо, – говорит другой. – Хотим, чтобы селедку почаще давали. Она вкуснее рыбных котлет.
Распорядок дня пациентов.
7.00-7.30 утренний туалет
7.30-8.00 прием соматических препаратов
9.15-10.00 прием лекарств, процедуры
10.00-12.00 врачебный обход, прогулка
12.00-12.30 прием соматических препаратов
13.15-14.00 прием лекарств
14.00-15.30 тихий час
16.00-17.30 прогулка в теплое время, просмотр телепередач
1730-18.00 прием соматических препаратов
19.00-19.45 прием лекарств
20.30-21.00 прием кефира
21.30 22.00 вечерний туалет, подготовка ко сну
Молодой юноша из Китая рассказывает, что приехал в Москву учиться в МГУ, поступил на философский факультет. А сюда попал в марте 2020 года после того, как разрисовал одно из помещений и нанес телесные повреждения охраннику. Суд признал его нуждающимся в принудительном лечении. Сейчас семья озадачена тем, как вернуть его в Китай.
Вообще иностранцев здесь немного, и в основном это граждане Украины и Белоруссии. Абсолютное большинство – это жители Москвы и области.
Можно встретить в клинике и знакомые лица… Ставший известным на всю страну после нападения в 2017-ом году на ведущую «Эхо Москвы» Татьяну Фельгенгауэр Борис Г. (дело было в редакции радиостанции, куда безумец прорвался с ножом) особенно ни на что не жалуется. Но говорит, что не хватает радио и почему-то у него в отделении отобрали плеер, который он купил в больничным «ларьке». Говорит, что семь лет боролся со своей болезнью сам.
— Я ведь правда думал, что это настоящая телепатия (напомним, что он считал, что ведущая приходит к нему во сне и насилует – прим.автора). Только сейчас понял, что нет.
Меж тем пациенты начинают озвучивать нам свои проблемы.
«Хочется, чтобы разрешили в передачках сухофрукты, орехи и мед».
«Почему запрещены ватные палочки и влажные салфетки?».
«Я читаю духовную литературу, хочу выписывать интересное, а ручку дают на час только четыре раза в неделю. Я не успеваю за это время».
«Врачи разрешают днем мыться, а персонал неохотно выводит. Говорят: «Ты что, вспотел?».
«Мы мало двигаемся, нужно побольше».
Сопровождающие нас медики все записывают, что-то решают сразу. Большинство жалоб, как оказалось, надо было только озвучить – решить их ничего не стоило.
Инцидент с жестоким обращением произошел не в этом отделении, а там, где больные с более тяжелой патологией.
История болезни осужденного пациента, закончившаяся с его смертью. Фото: Ева Меркачева
История одной болезни
Перед тем, как проверить отделения для более сложных пациентов, мы зашли в помещение, где хранятся исторические документы.
«Директору окружной лечебницы для душевно-больныхъ. Тюремная инспiкция просит Ваше Высокородiе сообщить о събежавшемъ из лечебницы ссыльно-каторжномъ Исмаилъ Щурбаковъ съ описанiем его приметъ и званiй до осуждения для распоряжения по его розыску…»
Или вот в том же 1947 году попал из «Бутырской тюрьмы» в клинику красноармеец Иван Павлович Ф. В медкарте сказано, что жалуется на головные боли и видения.
В самом большой палате мужского отделения нет ни только дверей, но и перегородок (выглядит все так, будто кровати стоят в коридоре на открытом пространстве). Спрашиваю у больных:
Главное здание больницы сохранилось с XIX века. Фото: Ева Меркачева
-Здесь есть те, кто находится больше 10 лет?
Пациенты поднимают руки. Много-много рук.
— Совсем ушла? – переспрашивает лечащий врач.
— Саш, но голоса-то тебя беспокоят по-прежнему?
Получается, что все, кто слишком находится в больнице, попали сюда после совершения тяжких и особо тяжких преступлений. Если бы суд назначил им конкретный тюремный срок, они бы давно освободились. А так, выходит, сидят и лечатся бессрочно.
Видимо, после этого инцидента врачи стали боятся даже предлагать переводить пациента на амбулаторное лечение (закон это позволяет). Считают, что пусть прокурор берет на себя такую ответственность. Но разве блюститель законности знает тонкости психики так, как они? Разве это он наблюдал за больным долгие годы?
В общем и он остерегается вмешиваться. Потому так мало выписавшихся из этой больницы. Потому и жалуются правозащитникам родные пациентам. Но как можем мы взять на себя ответственность и сказать, что вот этому давно пора на волю, а этому нет?
Одно из обращений к нам касалось парня-детдомовца, который был задержан за совращене несовершеннолетнего. Его дядя считает, что он в полном порядке, борется за освобождение, пишет во все инстанции.
Фото: Ева Меркачева
Особо опасные и особо несчастные
Так называемое интенсивное отделение отличается тем, что есть и двери, и перегородки из решеток. Здесь живут пациенты, чье поведение непредсказуемо. Сейчас в отделении помимо «местных» лежит 21 «приезжий» (привезли из разных психиатрических больниц). Они на вопросы почти не отвечают. Да и не все
могут говорить в принципе. Один из пациентов, к примеру, лежит, сучит ножками и мычит. Кто-то качается в забытьи, кто-то постанывает.
На момент нашего визита молодой парень лежал в отдельной палате. Специальными перевязками зафиксировали его руки и ноги.
Медики переворачивают парня, показывают, что пролежней у него нет.
— Как вы себя чувствуете? – пытается достучаться до его сознания. Он только вертит головой.
Мария поливала старенькую бабушку кипятком, пока та не «сварилась» заживо.
Катерина оставила на помойке умирать новорожденного сына.
Вероника выбросила младенца из окна.
Больница в свое время была единственной трудовой колонией. Фото: Ева Меркачева
Лида утопила ребенка в ванной.
— Она убедительно говорит, – объясняет врач. – Но есть неопровержимые доказательства. После убийства она вызвала такси, посадила туда мёртвую маму и вместе с ней каталась по городу, пока водитель не заподозрил неладное и не высадил. А потом она закрылась с трупом в квартире, когда пришла полиция.
Труд
В свое время это была единственная психиатрическая колония, где душевно больных преступников исцеляли трудом. На старых пожелтевших фото пациенты шьют одежду, делают обувь, работают на огороде, доят коров, плетут корзины, рубят дрова… Каждый был задействован в процессе труда. Сейчас повсеместной трудовой терапии нет, и это, по мнению медиков, не правильно. Вообще в номенклатуре медицинских услуг «трудотерапия» стоит чуть не рядом с «постановкой капельниц», и полагается тем, кто «застрял» в больнице больше, чем на 30 дней. То есть по идее всем пациентам чеховской психиатрической больницы. Здесь не так давно открыли швейный цех, больные шьют пижамы, костюмы, панамки и маски (куда ж бел них). Один из пациентов написал целое сочинение под названием «Как я перестал бояться и научился шить». Интересная, скажу я вам, работа, отвечающая на многие вопросы о внутренней жизни больницы в целом. Приведу вам несколько цитат.
Администрация больницы нашла колледжи, которые согласились обучать пациентов по специальности «ландшафтный дизайнер» и некоторым строительным профессиям. Как выражаются медики, это поможет приспособить изуродованную болезнью личность к социуму. Не считая 15 процентов пациентов (в острой форме), все остальные могли бы работать. Но чтобы организовывать полноценные производства и платить зарплату больным, нужны изменения законодательства. Просят врачи больницы помочь с разработкой процедуры обучения несовершеннолетних. Сейчас это по сути никак не прописано. Можно было бы обязать ту школу, где учился до задержания подростков, организовать он лайн обучение. А я бы изменила ещё порядок выписки. Сейчас пациенты, которые не признали вину в преступлении, по сути обречены оставаться тут навечно. Врачи говорят: «Пока он отказывается принять это, мы не можем выявить механизмы, которые его побудили, и устранить болезнь». В больнице есть парень, который слегка «съехал с катушек» после армии. Но никто из родных и друзей не верит, что он напал на соседку в подъезд. Уверен в его невиновности и адвокат: «Но следствие пошло по простому пути: чтобы не искать истинного грабителя, навесили все на «дурика». Ещё надо разработать механизм выписки иностранцев, которые давно живут в России. В больнице лежит белорусский музыкант, которого направили на лечение за употребление и хранение наркотиков. «Обещали через год выпустить и не выпускают. Говорят, мол, кто в Москве будет за мной присматривать? Я ведь не закреплён за столичным психдиспансером». Но и те иностранцы, кто сами хотят уехать на родину и продолжить лечение там, не могут зачастую этого сделать: не со всеми странами подписаны соглашения. В общем, работы нам, правозащитника, в психбольнице предстоит много.