пол грэм почему ботаники не популярны
«Вы ботаник? Это прекрасно!»: Пол Грэм о том, почему «яростные ботаники» — недооценённая группа
Эти люди часто кажутся застенчивыми, но они умны, конкурентоспособны и жёстки, считает предприниматель и основатель Y Combinator.
Перевод издания «Идеономика».
Б ольшинство людей считают ботаников тихими и застенчивыми людьми. В обычных социальных ситуациях они такие же тихие и застенчивые, каким был бы звездный футболист, оказавшийся в центре симпозиума по физике. И по той же причине: это рыба, вытащенная из воды.
Но кажущаяся неуверенность ботаников — это иллюзия, потому что остальные люди наблюдают за ними в обычных социальных ситуациях. А на самом деле некоторые ботаники довольно яростны и жестки.
Яростные ботаники — небольшая, но интересная группа. Как правило, они чрезвычайно конкурентоспособны — я бы сказал, более конкурентоспособны, чем высококонкурентные не ботаники. Они принимают конкуренцию близко к сердцу.
Отчасти из-за недостатка эмоциональной зрелости, которая не дает им дистанцироваться, но также потому, что в состязаниях, в которых они участвуют, меньше случайности, и поэтому в них более естественно принимать результаты на свой счет.
Яростные ботаники также зачастую несколько самоуверенны, особенно в молодом возрасте. Может показаться, что ошибочные представления о своих способностях — это недостаток, но эмпирически это не так. До определенного момента уверенность — это самоисполняющееся пророчество.
Еще одно качество, которое можно найти у самых яростных ботаников, — это интеллект. Не все ботаники умны, но яростные — всегда, хотя бы умеренно. Если бы они не были умны, у них не хватило бы уверенности быть жесткими.
Также существует естественная связь между ботанством и независимым мышлением. Трудно иметь независимое мышление, не будучи несколько неловким в социальном плане, потому что общепринятые убеждения часто ошибочны или, по крайней мере, субъективны.
Авторизуйтесь, чтобы продолжить чтение. Это быстро и бесплатно.
Пол Грэм о школьной иерархии: за что травят ботанов?
В социальной иерархии, люди, которые не уверены в своей позиции, попытаются укрепить её, жестоко обращаясь с теми, кого они полагают стоящими ниже.
B неполной средней школе мы с моим корешем Ричем составили карту популярности мест в школьной столовой. Это было просто: дети, как правило, питаются в обществе тех, кто примерно столь же популярен. Мы всех расписали по группам: A, B, C, D. Вокруг стола А толпились футболисты, чирлидерши и прочие подобные. За столом D сидели ребята с легкими признаками синдрома Дауна, которых мы на тогдашнем жаргоне называли тормозами.
В средней школе мои акции постепенно росли. Началось половое созревание; я неплохо играл в футбол; я открыл скандальную подпольную газету. К выпускному классу я уже был вполне себе ничего; со мной даже встречалась одна признанная красавица класса. Так что плюсы популярности я тоже на себе испытал.
В школах, в которых я учился, ум не являлся чем-то важным. Дети не восхищались им и не презирали его. При прочих равных, школьники предпочли бы быть скорее с умными, чем с глупыми, но интеллект котировался гораздо ниже чем, например, внешний вид, обаяние или крутой бицепс.
Но если интеллект сам по себе не влияет на популярность, почему же умные дети вечно непопулярны? Ответ, я думаю, заключается в том, что они на самом деле не хотят становиться популярными.
И это, я думаю, корень проблемы. Ботаны гонятся за двумя кроликами. Они, несомненно, хотят быть популярными, но еще сильнее они хотят быть умными. А популярность – это не та вещь, которой ты можешь достичь, не прикладывая усилий, особенно в атмосфере яростного соперничества средней школы.
Ботаны непопулярны в основном потому, что им и так есть чем заняться. Их внимание поглощают книги или природа, а не мода с тусовками.
До этого момента я уклонялся от обсуждения разницы между умными и ботанами, используя эти слова как синонимы. На самом деле, эти слова взаимозаменяемы только в школьном контексте. Ботан – это некто, кто недостаточно социально адаптирован. Но «недостаточно» зависит от того, где ты находишься. В типичной американской школе стандарты «крутости» настолько высоки (или, по крайней мере, настолько своеобразны), что тебе не нужно быть особенно неуклюжим, чтобы выглядеть неуклюжим в сравнении с другими.
Немногие умные дети в состоянии уделять популярности необходимое внимание. Если они не красавцы, не природные атлеты и не родственники популярных детей, скорее всего, они станут нердами. Вот поэтому жизнь умных людей кошмарнее всего примерно между одиннадцатью и семнадцатью годами. В этот период жизнь строится на популярности больше, чем до или после.
Другая причина, по которой дети преследуют ботанов – это чтобы чувствовать себя лучше. Когда ты находишься в воде, ты можешь приподняться, опустив воду вниз. Так и в социальной иерархии, люди, которые не уверены в своей позиции, попытаются укрепить её, жестоко обращаясь с теми, кого они полагают стоящими ниже.
Я читал, что как раз по этой причине малоимущие белые американцы наиболее враждебны к черным.
Чтобы стать популярнее, нужно делать нечто приближающее тебя к другим популярным. И ничто так не объединяет, как общий враг.
Так делает политик, желающий отвлечь избирателей от упадка в стране: если реального врага нет, его можно придумать. Выделяя и третируя заучку, дети объединяются: нападая на чужака, они превращаются в «своих». Поэтому хуже всего, когда травит группа. Любого нерда спросите: группа детей издевается гораздо ужаснее, чем какой угодно садист-одиночка.
Может, ботанов это утешит: лично к ним это не имеет отношения. Группа детей, которая объединяется и тебя травит, действует точно так же, как группа взрослых, которая объединяется и идет на охоту. Вообще-то они тебя не ненавидят. Им просто нужно кого-то травить.
Подросток зарабатывает очки, отдаляясь от непопулярных детей, и теряет очки, к ним приближаясь. Одна моя знакомая рассказывала, что в школе ей нравились нерды, но она боялась, что девчонки ее засмеют, если увидят, как она с нердами общается. Непопулярность заразна; добрые дети, не желающие травить нерда, все равно отторгают его в рамках самообороны.
Неудивительно, что умные дети в средней школе, как правило, несчастны. Их интересы не позволяют тратить время на популярность, а поскольку популярность напоминает игру «выиграй, или проиграешь«, умный ребенок становится общешкольной мишенью. И что всего страннее, кошмарный сценарий разворачивается без чьего-либо злого умысла, просто вырастая из ситуации.
Для меня ужаснее всего оказалась неполная средняя, где детская культура груба и незрела, а различия, которые позже выделят умных детей, едва зародились. Почти все, с кем я говорил, согласны: «жарче» всего где-то между одиннадцатью и четырнадцатью годами.
У меня это был восьмой класс, двенадцать-тринадцать лет. В тот год случился скандал: одна учительница подслушала разговор девчонок на автобусной остановке и была так потрясена, что на следующий день целый урок красноречиво умоляла нас быть подобрее друг к другу.
Как и надзиратели, учителя по большей части оставляли нас одних. И зародившаяся у нас культура, как и в тюрьме, оказалась варварской.
Почему реальный мир благосклоннее к ботанам? Может, потому, что населен взрослыми, а они слишком зрелые, чтобы друг друга травить? Вряд ли. В тюрьмах взрослые явно друг друга травят. И светские дамы, по-видимому, тоже: в Манхэттене жизнь женщин местами напоминает среднюю школу со всеми ее мелочными интригами.
Детей держат в тюрьмах; ладно. Но меня тревожит, что а) им об этом не сообщают, б) тюрьмами правят в основном заключенные. Детей посылают на шесть лет запоминать бессмысленные факты в мир, которым правит каста гигантов, бегающая за продолговатым коричневым мячом, как если бы это было самой естественной вещью в мире. А если дети пытаются уклониться от этого сюрреалистичного коктейля, их называют плохо приспособленными.
Детям тяжело жить в перекрученном мире. Не только ботанам. Как любая война, он пагубен и для победителей.
Подростки просто «слетают с катушек» от жизни, в которую их окунули. Подростки-подмастерья в эпоху Ренессанса были служебными собаками. Современные тинейджеры – невротичные болонки. Их безумие – это безумие полной бессмысленности.
В моей школе на уроках французского предполагалось, что мы будем читать «Отверженных» Гюго. Я не думаю, чтобы хоть один из нас знал французский достаточно хорошо, чтобы продраться сквозь эту гигантскую книгу. Как и другие мои одноклассники, я просто ознакомился с кратким содержанием «Отверженных» в Cliff’s Notes – специальной книжке для школьников, где кратко пересказывается содержание книг, входящих в школьную программу. Когда нам дали тест на «Отверженных», я заметил, что вопросы звучат странно. Они были полны длинных слов, которые наш учитель никогда не использовал. Откуда пришли эти вопросы? Как выяснилось, из тех же Cliff’s Notes. Учитель тоже не читал оригинала. Мы все только делали вид, что учим французский.
Разумеется, в государственных школах иногда встречаются великолепные учителя. Энергия и воображение моего учителя в четвёртом классе, мистера Михалко, до сих пор, спустя тридцать лет, заставляют его учеников вспоминать этот год. Но такие учителя как он – это единичные энтузиасты, плывущие против течения. Они не могут исправить систему.
Почти в любой группе людей Вы найдёте иерархию. Когда группа взрослых собирается в реальном мире, она, как правило, собирается для каких-то целей, и лидерами становятся те, кто лучше всех этим целям соответствуют. Проблема в том, что у большинства школ нет никакой цели. Но иерархия быть должна. И дети создают себе иерархию из ничего.
У нас есть выражение, чтобы описать, что случается, когда ранжирование создаётся без какого-либо значащего критерия. В таких случаях мы говорим, что ситуация вырождается в состязание за популярность. Именно это и происходит в большинстве американских школ. Вместо того, чтобы зависеть от какого-нибудь реального критерия, ранг особи зависит, в основном, только от способности этой особи увеличивать свой ранг. Примерно как при дворе Людовика XIV. Внешнего врага нет, так что дети становятся врагами друг другу.
Когда же есть какой-нибудь внешний критерий умения, нахождение внизу иерархии не является болезненным. Новичок в футбольной команде не возмущается мастерством ветерана; он надеется однажды стать таким же как он, и рад шансу поучиться у него. Ветеран может, в свою очередь, испытывать чувство noblesse oblige (положение обязывает). И, самое главное, статус ветерана зависит от того, насколько он хорош в стражении с оппонентами, а не от того, насколько хорошо он умеет задвигать вниз своих товарищей.
Дворовая иерархия устроена совершенно по-другому. Этот тип общества унижает любого, кто входит в него. Здесь нет ни восхищения снизу, ни noblesse oblige на вершине. Убивай или будь убитым.
Это тот сорт общества, который создаётся в старших классах американских школ. И это происходит, так как у этих школ нет реального предназначения, кроме как содержать детей в одном месте на протяжении определённого числа часов ежедневно. Чего я не понимал тогда, и что я понял совсем недавно, так это то, что оба близнеца-кошмара школьной жизни, жестокость и скука, имеют одну и ту же причину.
Пол Грэм: Вы ботаник? Это прекрасно!
Известный венчурный инвестор считает, что наступило время яростных ботаников
Большинство людей считают ботаников тихими и застенчивыми людьми. В обычных социальных ситуациях они такие же тихие и застенчивые, каким был бы звездный футболист, оказавшийся в центре симпозиума по физике. И по той же причине: это рыба, вытащенная из воды. Но кажущаяся неуверенность ботаников — это иллюзия, потому что остальные люди наблюдают за ними в обычных социальных ситуациях. А на самом деле некоторые ботаники довольно яростны и жестки.
Яростные ботаники — небольшая, но интересная группа. Как правило, они чрезвычайно конкурентоспособны — я бы сказал, более конкурентоспособны, чем высококонкурентные не ботаники. Они принимают конкуренцию близко к сердцу. Отчасти из-за недостатка эмоциональной зрелости, которая не дает им дистанцироваться, но также потому, что в состязаниях, в которых они участвуют, меньше случайности, и поэтому в них более естественно принимать результаты на свой счет.
Яростные ботаники также зачастую несколько самоуверенны, особенно в молодом возрасте. Может показаться, что ошибочные представления о своих способностях — это недостаток, но эмпирически это не так. До определенного момента уверенность — это самоисполняющееся пророчество.
Еще одно качество, которое можно найти у самых яростных ботаников, — это интеллект. Не все ботаники умны, но яростные — всегда, хотя бы умеренно. Если бы они не были умны, у них не хватило бы уверенности быть жесткими.
Также существует естественная связь между ботанством и независимым мышлением. Трудно иметь независимое мышление, не будучи несколько неловким в социальном плане, потому что общепринятые убеждения часто ошибочны или, по крайней мере, субъективны. Ни один человек, одновременно обладающий амбициями и независимым мышлением, не захотел бы тратить усилия, чтобы вписаться в эти общепринятые рамки. А независимое мышление яростных ботаников, очевидно, скорее агрессивное, чем пассивное: они вовсе не находятся в неведении относительно существующих правил, скорее правила их раздражают.
Я не так уверен, что яростные ботаники нетерпеливы, но, похоже, большинство из них именно такие. Это заметно в разговоре, так как они часто перебивают. Это просто раздражает, но у наиболее перспективных и жестких ботаников это связано с более глубоким нетерпением в решении проблем. Возможно, состязательность и нетерпеливость яростных ботаников — не отдельные качества, а два проявления одного основополагающего — одержимости.
Когда все эти качества объединяются в достаточном количестве, результат получается довольно внушительным. Наиболее ярким примером яростных ботаников может быть «Двойная спираль» Джеймса Уотсона. Первое предложение книги звучит так: «Я никогда не видел, чтобы Фрэнсис Крик держался скромно», а Крик, портрет которого он продолжает рисовать, — это типичный яростный ботаник: блестящий, социально неловкий, конкурентоспособный, независимый, самоуверенный. Портрет героя Уотсон рисует с самого себя. Ему недостает социальной осведомленности, но это делает оба портрета намного более реалистичными, потому что он открыто излагает всевозможные мнения и мотивы, которые скрыл бы более уравновешенный человек.
Более того, из истории ясно, что яростное ботанство Крика и Уотсона было неотъемлемой частью их успеха. Независимость мышления заставляла их применять подходы, которые большинство других людей игнорировало, их самоуверенность позволяла работать над проблемами, которые они понимали только наполовину, а нетерпение и состязательность давали им возможность получить ответы раньше других.
То, что ботаники могут быть жесткими и яростными, неизвестно не только многим нормальным людям, но даже некоторым молодым ботаникам. Особенно на раннем этапе ботаники проводят так много времени в обычных социальных ситуациях и так мало занимаются реальной работой, что получают гораздо больше свидетельств своей неловкости, чем силы. Так что найдутся те, кто прочитает это описание яростного ботаника и поймет: «Хм, это же я». И теперь я обращаюсь к тебе, молодой яростный ботаник.
У меня есть хорошие и плохие новости. Хорошая новость заключается в том, что твоя ярость будет большим подспорьем в решении сложных проблем. И не только тех научно-технических проблем, которые традиционно решают ботаники. Чем дальше идет прогресс, тем больше появляется областей, где вы можете достичь успеха. И стать богатыми, ведь 7 из 8 самых богатых людей Америки — яростные ботаники.
Действительно, быть яростным ботаником, вероятно, даже более полезно в бизнесе, чем на изначальной территории ботаников — в науке. Здесь жесткость кажется необязательной. Дарвин, например, не был особенно жестким. Но быть генеральным директором компании определенного размера, не проявляя жесткости, невозможно, поэтому теперь, когда ботаники могут добиваться успеха в бизнесе, им будут доставаться все более громкие победы.
Плохая новость заключается в том, что если не тренироваться, твоя жесткость превратится в озлобленность, и ты станешь интеллектуальным задирой: сварливым системным администратором, форумным троллем, хейтером, поборником новых идей.
Как избежать этой участи? Работать над амбициозными проектами. Если они будут успешными, это принесет тебе удовлетворение, которое нейтрализует озлобленность. Но не обязательно добиваться успеха, чтобы почувствовать его: простая работа над тяжелыми проектами доставляет даже самым яростным ботаникам чувство удовлетворения. А те, кому не доставляет, по крайней мере, чем-то заняты.
Если вы выбрали амбициозный маршрут, вас ждет попутный ветер. Сейчас самое время быть ботаником. С прошлого века мы наблюдаем переход власти от торговцев к техническим специалистам — от харизматичных людей к компетентным — и я не вижу на горизонте ничего, что могло бы положить этому конец. По крайней мере, до тех пор, пока ботаники сами не покончат с этим, создав сингулярность.
Интересная статья? Подпишитесь на наш канал в Telegram, чтобы получать больше познавательного контента и свежих идей.
Пол Грэм: Серьёзность
Когда мы с Джессикой говорим о стартапах, мы пользуемся определенными словами и терминами. Самый высокий комплимент, который мы можем сделать основателям – назвать их серьёзными (earnest). Само по себе это качество не является гарантией успеха. Вы можете быть серьёзными, но неспособными к свершениям. Но когда основатели «внушительны»/formidable (еще один наш термин) и серьёзны/earnest, их невозможно остановить.
Кажется, что серьёзность намерений – это скучная добродетель викторианской эпохи. То, что на неё обращают внимание люди в Кремниевой долине, кажется анахронизмом. Почему же она так важна?
Когда вы называете кого-либо настроенным серьёзно, вы даете оценку мотивам этого человека. Серьёзность в намерениях значит, что человек делает что-то из благих побуждений и старается изо всех сил. Если представить, что мотивы – это векторы, то направление усилий и их величина будут верны. Впрочем, эти понятия связаны: когда люди делают что-то из благих побуждений, они стараются изо всех сил. [1]
Причина важности мотивов в Кремниевой долине заключается в том, что у многих они неправильные. Успешный стартап может сделать вас богатым и знаменитым, и многие стремятся запускать их именно по этим причинам. Вместо чего? Вместо интереса к решению проблемы. Именно в чистом интересе к решению проблемы заключается суть серьёзности намерений. [2]
Также серьёзность является отличительной чертой ботаников. В самом деле, когда человека называют «ботаником от мира X», люди имеют в виду, что он интересуется X из убеждений, а не потому что X крут или из него можно извлечь выгоду. Такие люди готовы ради X пожертвовать чем-то, что кажется крутым.
Подлинный интерес к чему-либо – очень мощный мотиватор, а для кого-то – самый мощный мотиватор из всех. [3] Именно это качество мы с Джессикой ищем в основателях. Впрочем, это качество может быть и уязвимостью. Вовлеченность может сдерживать вас. Серьёзность намерений не позволяет людям легко отделываться от насмешек и вести невозмутимо. Такие люди слишком вовлечены в то, чем они занимаются. Они обречены быть прямолинейными. В подростковом возрасте эти качества могут стать реальной слабостью, из-за которых человек может научиться отбиваться от насмешек и делать вид, что ему все равно. Но с годами это качество станет преимуществом.
Сейчас никого не удивляет, что дети, которые были ботаниками в старшей школе, впоследствии становятся боссами крутых ребят. Впрочем, люди неправильно понимают почему все происходит именно так. Дело не только в том, что ботаники умнее, они также более серьезно настроены. Когда задачи становятся сложнее тех искусственных, на которых вас учат в старшей школе, вовлеченность начинает играть роль.
Всегда ли вовлеченность имеет значение? Всегда ли побеждает самый серьезно настроенный? Нет, не всегда. Вероятно, серьёзность намерений и убеждения ничего не дадут в политике, криминале или некоторых видах бизнеса, похожих на криминал – азартных играх, страховом мошенничестве, патентном троллинге и прочих подобных. Также серьёзность не сыграет роли в академических областях, близких к лженауке. И, хоть я и не могу сказать наверняка, вероятно серьезность и искренность бесполезны в определенных жанрах комедии: наверное, можно быть абсолютно циничным, но при этом очень смешным.
Интересно, что подобно тому, как слово «ботаник» подразумевает искренность, слово «политика» подразумевает обратное. Кажется, что убежденность в своих намерениях мешает не только в реальной политике, но и в офисной или академической.
Глядя на список упомянутых сфер деятельности, можно увидеть очевидную закономерность, Я бы избегал всех этих работ как чумы (кроме, возможно, юмора). Эти рассуждения могут послужить эвристикой для выбора сферы деятельности и ответа на вопрос: насколько в этой сфере важен серьезный настрой? Сделать вывод можно исходя из того, сколько в этой сфере работает “ботаников”.
Наряду с «ботаником», с искренностью намерений ассоциируется и другое слово – «наивность». Искренность зачастую кажется наивной. Дело не только в том, что одни люди не разделяют мотивы других. Дело в том, что порой люди не до конца осознают факт существования некоторых мотивов. Или люди могут знать о них умом, но не разделять на уровне чувств, и вследствие этого забывать. [4]
Небольшая доля наивности будет влиять не только на ваши мотивы, но и на отношение к проблемам, над которыми вы работаете. Наивный оптимизм может компенсировать тот негатив, который вызывает быстрые изменения устоявшихся убеждений. Вы погружаетесь в какую-то проблему, спрашиваете себе: «а насколько сложным может быть ее решение?». Затем, когда вы ее решите, вы узнаете, что до недавнего времени эта проблема считалась неразрешимой.
Наивность – препятствие для людей, которые хотят казаться искушенными. Именно поэтому мнимые интеллектуалы не понимают того, о чем говорят и думают в Кремниевой долине. Таким людям опасно произносить слово «серьезность» вне пугающих цитат с тех пор, как Оскар Уайлд написал «Как важно быть серьезным» в 1895. И если начать вглядываться в разум Джессики Ливингстон, то именно это качество она ищет в основателях – серьезность намерений! Кто бы мог подумать? Журналисты в самом деле не могут поверить словам основателей стартапов, зарабатывающих кучу денег, когда они говорят, что основали свои компании с целью сделать мир лучше. Кажется, что эта ситуация просто создана для насмешек. Как эти люди могут быть настолько наивными, что они даже не осознают насколько неправдоподобно звучат их слова?
Впрочем, те, кто задают эти вопросы, не понимают, что они – риторические.
Конечно, многие основатели всего лишь притворяются. Особенно мелкие и те, которые скоро станут незначительными для рынка. Но притворяются далеко не все. Многих действительно интересует проблема, над которой они работают – зачастую для них вся суть работы заключается в процессе поиска решения.
Почему бы таким словам не быть правдивыми? Нам легко поверить в то, что люди могут искренне интересоваться историей, математикой или старыми автобусными билетами. Почему люди не могут так же интересоваться социальными сетями и беспилотными автомобилями? Если взглянуть на вопрос с этой стороны, то ответ кажется очевидным – интерес может быть искренним. Разве такой интерес не может быть мощным источником энергии, который придает людям сил и уверенности? Так бывает во всех областях.
Существует важный вопрос – почему в бизнесе существует это слепое пятно? Ответ на него очевиден, если вы знакомы с историей. На протяжении почти всей истории цивилизации, зарабатывать деньги было не очень интересно с интеллектуальной точки зрения. В доиндустриальные времена этот процесс был близок к грабежу (впрочем, этот подход до сих пор жив в некоторых отраслях, только вместо солдат теперь работают адвокаты).
С другой стороны, существуют и другие сферы бизнеса, работать в которых действительно интересно. Большую часть своего рабочего времени Генри Форд занимался решением технических задач, и в течение нескольких последних десятилетий эта тенденция наращивает обороты. Сейчас намного проще зарабатывать деньги, занимаясь тем, что вам интересно, чем 50 лет назад. И дело не в скорости роста стартапов, а в переменах, которые они представляют. Впрочем, интересность работы объясняет почему она выполняется столь быстро. [5]
Можете ли вы представить себе перемены, более важные чем перемены в отношениях между интеллектуальным интересом и деньгами? Эти две силы – одни из самых могущественных в мире. Думаю, что на моем веку они стали более согласованными. Разве можно не восхищаться, наблюдая за чем-то подобным в реальном времени?
Этот текст должен был быть посвящен серьезности, а я опять рассуждаю о стартапах. Думаю, что по крайней мере этот пост станет источником примеров ботаников в различных сферах вокруг нас.
Примечания
[1] Интересно, что существует множество способов не проявлять серьезность: остроумный цинизм, кажущаяся незапятнанность репутации, показательная добродетельность, равнодушие, закоренелость взглядов, снобизм, запугивание, потворство, корысть. Этот паттерн предполагает, что серьезность – это не абсолютная величина, а цель, которой в определенных разрезах можно не достичь.
Также я заметил, что этот список похож на перечень моделей поведения людей в Твиттере. Какими бы ни были социальные сети – они представляют собой каталоги способов не быть серьезными.
[2] Как и в любых других местах, люди в Кремниевой долине преследуют разные мотивы. Даже основатели, преимущественно мотивированные деньгами, обычно интересуются проблемами, которые они решают, а основателям, заинтересованных в проблемах, нравится идея обогащения. Впрочем, пропорции мотивации могут сильно отличаться.
Когда я говорю о «неправильных» мотивах, я не имею в виду, что они неверны с моральной точки зрения. Нет ничего неправильного в том, чтобы основать стартап с целью заработать денег. Я просто хочу сказать, что такие не стартапы не столь хороши.
[3] Вероятно, самым мощным мотиватором для большинства людей является семья. Но для некоторых интеллектуальное любопытство стоит на первом месте. В своей замечательной автобиографии Пол Халмос пишет, что для математиков их научная сфера превыше всего – включая семью. По крайней мере он подразумевает, что это справедливо в его случае.
[4] Проявлять наивность в Европе – куда большая социальная ошибка, чем в Америке. Возможно, это одна из тонких причин того, что там стартапы менее распространены. Культура основателей полностью противоречит изощренному цинизму.
Самая серьезная часть Европы – это Скандинавия. Неудивительно, что это регион с наибольшим количеством успешных стартапов на душу населения.
[5] Во многом бизнес заключается в тяжелых и нудных процессах. Даже работа профессора связана с этим. Было бы интересно собрать статистику о необходимости вовлекаться в сложные и затратные по времени процедуры на различных должностях, но я думаю, что таких меньше 30%
Спасибо Тревору Блэквеллу, Патрику Коллисону, Сухаилу Доши, Джессике Ливингстон, Маттиасу Юнгману, Харджу Таггару и Кайлу Фогту за чтение черновиков этого текста.
Следите за новостями YC Startup Library на русском в телеграм-канале или в фейсбуке.