психологический сюжет человек стукается о стену
Битва за голову
Живопись и графика Бориса Голополосова в Третьяковской галерее
В Новой Третьяковке на Крымском Валу открылась выставка «Головой о стену», представляющая живопись и графику Бориса Голополосова (1900–1983). Исключенный в сталинское время из всех союзов и объединений, этот художник до сегодняшнего дня также был исключением из истории российского искусства: он не вписывался ни в одно из ведущих направлений и стилей. Вряд ли ретроспектива Голополосова в ГТГ это исправит, но точно добавит в нее новые, пронзительные краски, считает Сергей Соловьев.
Вместо размашистой поэмы о том, как стало хорошо жить, у Бориса Голополосова получался гротеск с хармсовским объявлением «нас всех тошнит»
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Вместо размашистой поэмы о том, как стало хорошо жить, у Бориса Голополосова получался гротеск с хармсовским объявлением «нас всех тошнит»
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин / купить фото
Словно извиняясь за странный вернисаж в странное время, Третьяковская галерея в анонсе к выставке «Головой о стену» заявляет, что «наряду с ретроспективами крупных отечественных живописцев» (читай — нынешнего всемогущего Репина) она еще нисходит до художников, «малознакомых как публике, так и специалистам». До таких, как Борис Голополосов. Под стать этой характеристике и место экспозиции: чтобы добраться до зала №38 на третьем этаже, где вывешено практически все наследие художника, нужно прошагать через историю искусства ХХ века полностью — от Малевича до завзятых реалистов и нонконформистов. И когда вы наконец достигнете заветного финиша знакомых стилей и направлений, начнется триллер, который даст фору всем голливудским психодрамам.
Как у несчастных подростков, оказавшихся в эпицентре мясорубки бензопилой, у зрителя в ГТГ возникает вопрос: это все на самом деле? Краснолицый Ленин с деисусным чином большевистских архангелов («Ленин — вождь пролетариата», 1929), кровавые лужи и багряные заборы в «Восстании» (1927), наконец, гомункул с конечностями паука, который бьется об углы людоедского лабиринта («Человек стукается о стену», 1938). Мы примерно представляем, как в 1920–1930-е годы писали революцию и ее творцов — эпично, духоподъемно, с чувством высшего закона справедливости. Но тут вас спустили в подвал такого отчаяния и мизантропии, что впору вызывать серьезных искусствоведов. Впрочем, как показывает практика, они особенно не помогут.
Для куратора выставки Сергея Фофанова до сих пор остается загадкой, как ученик Осьмеркина и Шевченко в начале 1920-х зарядил такой экспрессионистический замес, как будто он только-только вышел из мастерских Эмиля Нольде и Отто Мюллера. Сказались ли тут детские впечатления от авангардистских выставок 1910-х годов, где мелькали работы Кирхнера, или нечто носилось в воздухе 1920-х — депрессия после эйфории? К слову, отец художника, архангельский дворянин и «старый большевик», вышел из партии сразу после смерти Ленина — для него эпоха кончилась. Так или иначе, экспрессионизм Бориса Голополосова — это не тот пустой звук, которым обозначают всю живопись между реализмом и абстракцией. Он пронизан такими же токами ужаса, отвращения и безысходности, какие отличают лучшие немецкие образцы. Стоит просто взглянуть на «Распятого» (1923), который пытается то ли сойти с креста, то ли примеривается к нему, на «Одиночество» (1923), другое название которого «Убийца», наконец, на «Сумасшедшего» (1924) — и вот перед вами вся бездна есенинского «Черного человека».
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ
Отблеск экспрессионистического угара ложится на все полотна художника, написанные в 1930-е годы. Он, конечно, пытался быть своим парнем среди сытых сталинских сказочников и живописно рапортовал о командировках на Днепрострой, марганцевые заводы в Чиатуре или на рыболовецкие верфи Каспия. Но всякий раз вместо размашистой поэмы о том, как стало хорошо жить, у него получался гротеск с хармсовским объявлением «нас всех тошнит». В 1938 году Борис Голополосов был исключен из МОССХ, что стало для него творческой и личной катастрофой. Именно тогда и появились две картины — «Человек стукается о стену» и «Тупик (Психологический сюжет)», которые выбиваются из всего возможного и невозможного в советском искусстве. Для директора Третьяковки Зельфиры Трегуловой они, по ее собственному признанию, стали едва ли не единственным и самым зримым выражением в живописи ужаса сталинских репрессий. Мы знакомы с лагерным искусством, созданным в реальном аду,— но тут ад воображаемый, с которым жить практически невозможно.
Борис Голополосов дожил до относительного признания — в конце 1970-х случилось его возвращение в Союз художников. Этот точечный ренессанс неформатного революционного искусства перед крахом Союза не изменил общей диспозиции. Голополосов остался великим исключением из правил. Его полотно «Борьба за знамя» (1928) в начале 2000-х пытались представить как альтернативу разнузданному соцреализму, но тщетно — он утонул в половодье «другого» искусства. Сегодняшняя ретроспектива в Третьяковке, в том самом месте и в то самое время, где бесчисленные толпы любителей искусства штурмуют реализм XIX века, вновь помещает Бориса Голополосова в позицию изгоя и маргинала. Но это ему только на пользу — именно художники, постоянно бьющиеся головой о стену, пишут подлинную историю чего бы то ни было.
В Новой Третьяковке открылась первая выставка художника Бориса Голополосова Его работы напоминают «Крик» Мунка
В Третьяковской галерее открылась первая выставка художника Бориса Голополосова «Головой о стену».
В экспозицию вошли около 40 живописных и более 60 графических работ, сделанных в 1920–1930-х годах. Произведения привезли из музеев, частных коллекций и представителей семьи художника.
Особое место в творчестве художника занимают произведения, созданные во время депрессий. В его картинах прослеживаются политическая борьба и склонность к мистике, используются приемы экспрессионизма с элементами сюрреализма. Во второй половине 1930-х годов художник стал жертвой кампании по борьбе с формализмом в искусстве, из-за чего его исключили из Союза художников.
«Я всегда задавала себе вопрос: неужели в 1920–1930-е годы не нашлось ни одного художника, который бы отразил суть того, что происходило со страной и с каждым человеком? Когда я увидела впервые в прошлом году работы Голополосова, я поняла, что это то отсутствовавшее звено, то высказывание, за которое можно было в те годы поплатиться, отражающее весь ужас, предопределенность и безвыходность той ситуации, в которой находились миллионы человек», — рассказала о выставке директор галереи Зельфира Трегулова.
Одной из ведущих тем творчества Голополосова стало одиночество. Гости могут увидеть работы «Человек бьется головой о стену» и «Тупик», которые сравнивают с серией картин Эдварда Мунка «Крик».
Когда
с 22 марта по 2 июня
Головой о стену. Борис Голополосов скоро в Третьяковке
ARTinvestment.RU 19 февраля 2019
В марте 2019 года Третьяковская галерея впервые покажет персональную выставку одного из самых ярких, но вычеркнутых из истории представителей авангарда 1920–30-х годов
21 марта — 2 июня 2019
Головой о стену. Живопись и графика Б. А. Голополосова
Новая Третьяковка
Москва, Крымский Вал, 10, зал 38
Выставка получила название в честь самой драматичной картины Бориса Александровича Голополосова (1900–1983) «Человек бьётся головой о стену». По энергетике, по впечатлению ужаса и беспросветности она, пожалуй, может соперничать даже с «Криком» Мунка. Голополосов закончил ее в 1937-м — в год своего исключения из МОССХа. Бывшему вхутемасовцу, некогда члену творческого объединения «Цех живописцев» Голополосову одним махом закрыли доступ к выставкам с привычной для авангардистов формулировкой «за формализм».
За десятки лет вынужденной разлуки со зрителем художник был фактически забыт. Важным этапом в процессе реабилитации Голополосова стало знакомство художника с искусствоведом Ольгой Ройтенберг. Она первой за долгие годы организовала в 1977-м выставку художников первой пятилетки, известной более как «Однодневная выставка». Об участии в выставке Бориса Голополосова Ольга Осиповна вспоминала так: «А что было, когда впервые, после сорока лет уединения, вняв моей просьбе, принёс на выставку к вечеру “Художники первой пятилетки” семь картин из серий “Днепрострой”, “На Каспии”, “Чиатура”! Когда сидел в президиуме рядом с ещё 16 сверстниками. Когда все в зале радостно поддержали предложение обратиться в правление МОСХа с просьбой восстановить Голополосова в Союзе. Справедливость победила. С 1977 шесть его полотен 20–30-х гг. в Нукусе; с 1978 — три в ГТГ, четыре с начала 80-х — в Архангельске, откуда он родом, и многие приобретены посмертно в ГКГ СССР (ныне ГТГ). Я счастлива была подарить художнику “Панораму искусств” с публикацией отрывка одного из наших разговоров и репродукцией его картины “В кубрике”». (Цит. по: О. Ройтенберг «Неужели кто-то вспомнил, что мы были…» — М.: Галарт, 2008. С. 194–196). Голополосову в тот момент было уже 77. Позади — 43 года забвения.
Последняя выставка, в которой Борис Голополосов был допущен к участию, — это выставка, организованная ВЛКСМ в 1934 году в Москве в залах Государственного Исторического музея. На ней показали 862 произведения 390 молодых художников, 34-летний Голополосов был представлен работой «Батум. Турецкий базар». Тот смотр предшествовал еще более масштабной грандиозной Всесоюзной выставке. И организаторы московской экспозиции, в частности, автор вступительной статьи к каталогу выставки Полуянов, не скрывали истинных критериев отбора: «За последние годы молодыми художниками по-настоящему никто не занимался. Молодые кадры изоискусства были предоставлены сами себе, МОССХ до самого последнего времени дальше разговоров и деклараций о работе с молодёжью не шёл. Не оказывал достаточного внимания молодёжи и Наркомпрос… Нашей задачей при организации выставки было: выявить и узнать, какова у нас молодёжь на изофронте, какими путями идёт она, какие идеи социалистического реализма входят в творческое сознание молодых художников, каков уровень мастерства, какова техника, может ли решать задачи отображения нашей социалистической действительности» (источник: gruppa5.ru).
В том же 1934 году Голополосов был командирован в Чиатуру, где велись разработки марганца. Ольга Ройтенберг так вспоминала рассказы художника о той поездке: «Разработки велись высоко в горах. Ветры пронизывающие. Акварель стыла на холоде. Спас итальянский карандаш. Старался динамику передать и тему показать — атмосферу марганца». (Цит. по: О. Ройтенберг «Неужели кто-то вспомнил, что мы были…» — М.: Галарт, 2008). Сейчас сложно понять, как было художнику «творить» в таких условиях. Голополосов на собственном горбу почувствовал все тяготы жизни горняков. Возможно, поэтому работы получились мощными, искренними, но совершенно идеологически неверными. Не соответствовали новому пропагандистскому канону. Голополосов словно отказывался понять, какие задачи перед искусством вот уже два года ставит государство. Вместо идиллических образов сытых и довольных горняков, зовущих к трудовым подвигам, Голополосов передал давящие индустриальные пейзажи и тяжелые эмоции изможденных тяжелейшим трудом людей. Когда начальство МОССХа приехало к нему в мастерскую проконтролировать работу, оно было неприятно удивлено увиденным. Назидания были бесполезны: в лице Голополосова функционеры от культуры столкнулись со скалой. С этого момента репрессии по линии МОССХа стали неминуемы.
Вот так, по иронии судьбы сын старого революционера и участник революционных событий Борис Голополосов был выброшен этой революционной властью из художественного процесса и разделил участь многих молодых художников 1920–30-х. Их имена были вычеркнуты из официальной истории искусства. По словам Ольги Ройтенберг, художников этого поколения объединяло прежде всего противостояние «внеличностному началу, авторитарности, рационализму конструктивистов; и могучему натиску в чувственном освоении натуры и велеречивости аллегорических полотен АХР; и романтическому техницизму ОСТа… Чувство времени, страстной сопричастности всему, что в стране, что в народе, объединяло людей, часто несхожих по природе дарования, а то и не знавших друг друга. А ещё их роднило воспитанное учителями сознание, что им предназначено сохранить непрерывность развития художественной культуры» (Цит. по: Панорама искусств, 1981. С. 307).
Живопись Бориса Голополосова не уступает лучшим примерам европейского экспрессионизма. Его картины — остро-драматичные, переполненные чувством страха одиночества. Порой кажется, что их сюжеты — это часть кошмара или игры воспаленного сознания. Ускользающие смыслы, неоднозначность — всё это роднит его живопись с культурой модерна, а нарочитая «бредовость» — с традицией абсурдистов и, быть может, дадаистов. И всё это выражено максимально экспрессивно, т. е. с помощью резких контрастов, смещённых ракурсов и мрачных цветов.
По определению историка искусства Александра Балашова, Голополосов — самый-самый «советский экспрессионист». Автор исследований об этом направлении в России говорит, что в его живописных произведениях «живое и болезненное тело художественного языка не препарируется, а разрывается, живопись извергается, показываясь, как напряжённая мышечная ткань». Сюжеты картин Голополосова — пережитые и выстраданные. Работы «Борьба за знамя», «У мавзолея Ленина», «Ленин — вождь мирового пролетариата», «Восстание» он писал как непосредственный свидетель и очевидец революционных событий и процессов становления Советского государства. Другое дело, что отношение и «политические оценки», которые дал для них автор, слишком самостоятельны, небесспорны и далеки от безопасной доктрины соцреализма.
Выставка откроется через месяц. И ценителям искусства можно только позавидовать: нас ждет открытие смелого и самобытного художника, и каждый будет вправе сделать собственные выводы. Зрителям будет интересно разгадывать скрытые смыслы, заложенные в картинах Бориса Голополосова, одновременно с историками искусства.
Экспозиция будет включать около 40 живописных и более 80 графических работ — оригинальных рисунков и гуашей. Кроме того, планируется издание каталога — первого научного издания, посвященного творчеству Голополосова.
Лицом к стене
Фигурки людей на фоне уходящих ввысь горных разработок в Чиатуре, выглядят крохотными, но ритм их движения, почти музыкальный повтор, многосложность пылающего цвета оставляют ощущение эпического размаха. Этот эпос, в котором хрупкий смертный человек, объединившись с другими людьми, ловит рыбу, строит плотину, добывает марганец, похоже, по духу гораздо ближе гомеровской «Одиссее», чем постановлениям съездов ВКП(б) о первых пятилетках. Впрочем, для художника древний эпос и коллективистский пафос первых пятилеток, кажется, рифмуются. Особенно, если судить по картине «Политучеба на рыбнице».
Это восхищение «настоящим стопроцентным рабочим» невозможно у человека из рабочей среды. У Голополосова этот восторг родом из детства, от родителей. Его отец, инженер-железнодорожник, работавший в Архангельске, принял участие в революции 1905 года. Участие закончилось арестом и тюремным сроком. На портрете, написанном сыном в 1925, инженер Голополосов похож на мягкого чеховского интеллигента, но никак не на друга Германа Лопатина, легендарного народовольца и одного из первых переводчиков «Капитала» Маркса на русский язык. Увлечение «старыми революционерами» закончилось у Александра Голополосова в 1923, когда он вышел из партии, предпочтя партийной карьере работу инженера. Но его уважение к людям труда, народовольческая закалка оказали огромное влияние на сына.
Пространство снов, кажется, Голополосова интересует не меньше эпических гор, моря, северных лесов. Насколько природный мир и мир людей физического труда завораживают музыкальностью ритма, текучими красками, настолько странно, драматично пространство сна. В конце 1930-х образ тупика, ловушки, лабиринта оказываются ключевыми. «Тупик» (1938) и «Человек стукается о стену» (1938) рисуют экспрессивное сжатое пространство лабиринта, лишенное света и притока воздуха.
Художник и тут пишет «то, что сам испытал». В мае 1938-го он был исключен из Московского областного Союза художников (МОССХ). В вину ему поставили «морщинки на небе» над Чиатурским поселком, «ненатуральный цвет гор» и… отсутствие пуговиц на спецовках колхозников-рыболовов. Он был объявлен формалистом. Приговор был обжалован 40 лет спустя, после выставки забытых художников 1930-х годов, организованной Ольгой Ройтенберг в 1977 году в зале на Кузнецком мосту.
Борис Голополосов и живопись энергии, она же – отчаяния
В Новой Третьяковке открылась первая масштабная музейная выставка подзабытого художника
«Высокие сапоги, не красные, а коричневые – черные, все в крови», – рассказывал в свое время художник о «Борьбе за знамя». Фото РИА Новости
Следуя названию картины 1938 года «Человек стукается о стену (Психологический сюжет)», нынешний показ кураторы Татьяна Ермакова и Сергей Фофанов озаглавили «Головой о стену», что созвучно и духу того периода, и творчеству Бориса Голополосова (1900–1983), и впечатлению от выставки, призванной «способствовать возвращению зрителю «забытого» имени». Это возвращение даже в новую эпоху нулевых могло бы произойти еще лет десять назад, что, впрочем, не отменяет сильного впечатления от показа.
Екатерина Деготь вместе с Московским музеем современного искусства в 2008 году сделала в Новом Манеже выставку «Борьба за знамя. Советское искусство между Троцким и Сталиным 1926–1936» (см. «НГ» от 24.06.08). Один из этапных московских художественных проектов на примере разных художников продемонстрировал, что в тот переходный отрезок времени в искусстве еще было много возможностей пойти разными путями. Как видно, в фокусе выставки был период не только до 1932-го с постановлением ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», но и непосредственно вокруг него. К слову, в том же году Троцкого лишили советского гражданства. Названа была экспозиция как раз по одноименной картине Голополосова, где в 1928 году каким-то жутким «общим знаменателем» тлеющего, почти светящегося красного цвета смешались кровь, знамя и внутреннее «горение» рабочих. Этот проект, конечно, вспоминают в Третьяковке. И еще приводят выдержки из разговора Голополосова с Ольгой Ройтенберг: в конце 1970-х исследователь (художники 1920–1930-х годов, которых она изучала всю жизнь, станут героями ее изданной в 2004-м книги «Неужели кто-то вспомнил, что мы были. », выхода которой сама Ройтенберг не дождется) обратила внимание на опального автора, пригласила – после 40-летнего для него перерыва – участвовать в выставке «Художники первой пятилетки» в 1977-м. В 1979 году Голополосов смог снова вступить в МОСХ, откуда был исключен в 1938-м в рамках борьбы с формализмом (в том же году он и написал, как «Человек стукается о стену», заключив паукообразную изможденную нагую фигурку в клаустрофобический перекресток острых углов).
Помимо «Борьбы за знамя» из собрания Вадима Аминова в 2008-м показывали еще четыре голополосовские работы из Третьяковки. Сейчас картин – 40, и еще 60 рисунков, включая эскизы плакатов и росписей павильона «Винторг» на 1-й Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке в Москве – из ГТГ, архангельского музейного объединения «Художественная культура Русского Севера», Вологодской картинной галереи и из частных собраний, в том числе коллекции наследников художника. Это вещи, сильно энергетически заряженные и экспрессивно, нервно, «издерганно» (и на уровне цветовой гаммы, и на уровне движения кисти) проявленные. Нередко – пугающие, и это то страшное, что затягивает, когда трудно отвести взгляд. Что от «Восстания» (в 1927-м обобщавшего восстание 1905 года в Ярославле – в нем участвовал отец художника), где все будто оказалось в каком-то прожекторном свете, где небо словно смешалось с землей и все покрыто «рубцами» красных, синих, желтых, зеленых линий. Что от холста 1929-го «Ленин – вождь пролетариата», где в рабочие массы сомнамбулических манекенов-теней с лицами-«масками» вливаются новые силуэты, пока вождь с испещренной длинными синими, зелеными и красными мазками головой («революцию показать цветами сильными – красными, зелеными, синими, желтыми», – писал художник) не то стоит на фоне красного флага, не то поднимается из гроба. Как будто бы эта картина была ответом Голополосова на советский «иконостас» «Восстания», написанного Климентом Редько в 1924–1925 годах. Голополосов даже совхозы и колхозы писал чУднО и не «по-пролетарски» ясно, а беря формы внешне наивнее и вместе с тем сильно резче, по содержанию сложнее. Так, что внутреннее состояние существеннее сюжета и порой даже как будто с ним спорит. Состояние это часто кажется мрачным, порой депрессивным. Мучавшие самого художника депрессии влияли на его творчество.
Удивительным образом его автопортрет 1933 года, меланхоличный, но по живописи в целом «спокойный» – самая реалистичная, а главное, самая «уравновешенная» вещь на выставке. Кураторы удачно сделали это кажущееся спокойствие интонационным контрапунктом ко всему остальному. Даже отцовский портрет иной. Чертами лица напоминающий Чехова, он дисгармонизирован алым фоном и «пробежавшими» по лицу большевика зеленоватыми штрихами. Отец – инженер-железнодорожник из дворянского рода, соратник революционера Германа Лопатина, был арестован и в 1905-м попал в тюрьму. В живописи же среди учителей Бориса Голополосова были Сергей Малютин, Александр Осмеркин и Александр Шевченко (с ним и другими его учениками Голополосов создавал общество «Цех живописцев»), но от него отличался художественной самостью, совсем не похожим на всех них почерком.
Вообще, его работы хорошо вписались бы в выставку Андрея Сарабьянова «До востребования – 2» (2017) – в раздел «Примитивизм/Экспрессионизм/Сюрреализм». Про голополосовскую живописную манеру и пишут, что она близка экспрессионизму. Цвет – как пронзительный звук, цвет светящийся, идущий сполохами, обжигающий, сводящий с ума в «Мужском портрете (Сумасшедший)» и картине «Паук (Сон)», «душащий» на холсте «Одиночество (Убийца)». Экспрессионизм здесь слышен не только и, может быть, часто не столько как конкретное направление в немецком искусстве XX века (хотя художник, например, видел в 1924-м I Всеобщую германскую выставку в Москве), сколько как мировоззрение, проявлявшееся в искусстве разных эпох. И у Эль Греко, и у Блейка, и по-своему у Энсора и Одилона Редона (с его пауками), и у Мунка.
В 1932-м, когда было принято то самое постановление ВКП(б), у Голополосова все еще вроде бы хорошо: он вступил в Ассоциацию художников революции, когда остальные объединения разогнали (говорил, что работает «исключительно над темами социального порядка»), через год – в МОСХ, в начале 1930-х писал Днепрострой, марганцевые разработки в Чиатуре, «Подписание социалистического договора колхозными рыбницами». Писал очень по-своему. Но, как уже говорилось, вскоре от искусства был отлучен. Его работы оказались словно между разными временами. И упомянутый «Мужской портрет (Сумасшедший)» был написан в 1924-м, а мог быть создан во второй половине или даже в конце XX века.
Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.