ребенок постоянно открывает и закрывает двери
ПОДОЗРЕНИЕ НА АУТИЗМ. РЕБЕНКУ 3 ГОДА
Здравствуйте
Беременность протекала с осложнениями, угроза выкидыша, 5 раз лежала на сохранении. Беременность планированная. Во время беременности мама употребляла магне Б6, матерну, много витаминов, дюфастон (прогестерон) до 22 недели беременности. Гипоксии не было (врачи не ставили). Мама носитель токсаплазмоза (в латентной стадии).
Роды естественные. Осложнений не было.
Родители: отцу ребёнка 26 лет, матери – 27 (на время рождения сына), у обоих высшее образование (педагоги), психически больных в семьях обоих не было.
Атмосфера в семье гармоничная, без скандалов, мама флегматик, папа неразговорчивый замкнутый в себе интроверт.
Ребенок родился без патологий весом 4 100.
Сел, пополз, стал переворачиваться вовремя.
Пошёл в 11 месяцев.
До года произносил мама баба ( без связи с обозначением предмета).
Ничего в тогдашнем развитии не настораживало. Гулил. Лепетал. Любил людей. Оживлялся при виде мамы, папы, игрушки.
Однако странности в поведении некоторые были: любил много раз открывать и закрывать дверь, неадекватно реагировал на громкие звуки, предпочитал неодушевленные предметы одушевлённым, не махал ручкой папапапа, мог долго смотреть на бусы, висящие на стене, до беспамятства любил провода и верёвочки, мог долго крутить пальчиком колёсико, был гипертонус, ребёнок все время молотил ручкой по своей ноге.
В год пережил острое отравление, мыли желудок в больнице, ставили капельницы, привязывая к постели верёвками. Некоторое время (с месяц) находился в депрессии, перестал улыбаться.
Теперь сыну три года
Пришло время подвести итоги о результатах и проделанном лечении.
Опишу по плану:
1. физическое развитие
2. психическое развитие, выставленные диагнозы
3. схемы лечения
4. динамика
Дети дождя: ранние признаки аутизма
Подборка с форума
Подборка с форумаАутизм уже назвали болезнью 21 века. Детей с отклонениями аутичного спектра рождается все больше и больше. Конечно, все родители думают, что это довольно редкое отклонение, и может проявиться у других, но только не в их семье. Таков защитный механизм психики, называемый реакцией неприятия или ухода от реальности. На самом же деле особый ребенок может появиться в любой семье.
Вот что говорит статистика
Еще в 2000 году считалось, что распространенность этого заболевания составляет 5-26 случаев на 10 000 детского населения. В 2005 году уже на 250-300 новорожденных в среднем приходился один случай аутизма: это чаще, чем глухота и слепота вместе взятые, синдром Дауна, сахарный диабет или онкологические заболевания детского возраста. По данным Центра по контролю заболеваемости (США), частота РАС составляет 1 случай на 161 новорожденных, что аналогично данным Всемирной организации аутизма: в 2008 году 1 случай приходился на 150 детей. За десять лет количество детей с этим диагнозом выросло в 10 раз. Считается, что тенденция к росту заболеваемости сохранится и в будущем. Сегодня ассоциация Autism Speaks уведомляет о преобладании аутизма у 1 из 88 детей (1 из 54 мальчиков, и 1 из 252 девочек).
Аутизм считается неизлечимым, но его можно компенсировать настолько, что «инакость» не будет мешать ребенку жить в нашем не очень толерантном обществе, и чем раньше начнется процесс реабилитации, тем больше шансов на успех. В некоторых случаях раннюю диагностику аутизма возможно было бы провести уже до 1-1,5 года. И, к сожалению, во все колокола необходимо бить именно родителям, так как официальный диагноз, как правило, появляется уже слишком поздно (хотя, конечно, лучше поздно, чем никогда, и руки опускать нельзя в любом возрасте).
» Многие ранние признаки воспринимаются родителями как особенности характера или вовсе остаются незамеченными. Поэтому очень хотелось бы поделиться первыми «звоночками», которые не стоит пропускать мимо ушей (Все примеры описаны Сибмамами, которые воспитывают аутят).
Сенсорные навыки/познавательные процессы:
— С обычными игрушками действительно, если играл, то играл очень своеобразно. Например, у всех машинок сразу отрывал колеса и другие детали. Бросал об стену или стучал друг об друга. А вот газетами или упаковочной бумагой мог долго шуршать. Веревочки возил по полу или носил в зубах. Позже стал нитками опутывать вся квартиру.
— Все шахматы всегда выставлялись по периметру стола. Это была увлекательная игра и практиковалась каждый день.
— Когда слышал повторяющиеся или необычные звуки, начинался практически истерический смех. А вот под спокойную музыку или даже просто под звуки фортепиано, наоборот, замирал и даже не шевелился.
— Ребенок ел только из одной бутылочки. С большим трудом ликвидировали роддомовский пузырек с ужасной соской, который, каюсь, пришлось у них выкрасть, так как ребенок отказывался взять в рот что-либо другое. Но до конца так и сосал только одну Авентовскую соску. Также настойчиво, как позже ел только толченую картошку с соленым огурцом.
Социализация
— Фиксировать взгляд на предметах ребенок должен уже в 1 месяц, а главное, САМ. Я же, когда заметила, что в положенном возрасте этого нет, провела возле ребенка весь месяц с погремушкой в руках. К 2 месяцам научились за ней следить. И для нас эта игра была большим достижением. Позже ровно эту же первую погремушку использовали, чтобы научиться «заглядывать в глазки». О том, что «страдает визуальный контакт», мысли не возникло.
— У нас педиатр еще в 3 месяца глухоту заподозрила… Пыталась привлечь его внимание: агукала, в ладоши хлопала – реакции никакой! Просто лежал, сжавшись комочком, и смотрел в одну точку. Но ребенок просыпается от каждого звука – тугоухость исключена.
— Такая осанка и мимика часто бывают у нас в аутоподобном состоянии: плечи подняты, шея вжата, руки прижаты к груди.
— Они учатся только тому, что им нужно и интересно, а так как их интересы очень узки и ограниченны, то для жизни этого мало. Я около месяца просто учила хлопать в ладоши за мной! Сын вообще не понимал и не хотел ничего делать.
— Всему надо именно учить, иногда даже тому, что должно быть на уровне рефлексов. И если не приложить все усилия для обучения, сам никогда и ни за что не научится.
Здоровье/Физическое развитие/Поведение
— Бегал со скоростью света практически все время, не реагируя ни на что и врезаясь во все, что попадалось на пути. Было чувство, что ребенок не видит и не слышит окружающую действительность.
— Очень любил бросать камешки. Отвлечь от этого занятия было невозможно. Увести тоже, только с жуткой истерикой. И так изо дня в день.
— Плакал часто и много, не спал много и часто.
— Днем, если спал, то по 15-20 минут. Ночью спал 5-6 часов с 5-6 перерывами. Визиты к невропатологам мало чем помогали, часто реакция на лечение была обратной.
Речь/Коммуникация
— Я так долго не могла понять, что у нас нет УКАЗАТЕЛЬНОГО ЖЕСТА! Ребенок не показывает пальцем! Когда-то меня учили, что показывать пальцем неприлично, и я даже радовалась, что у ребенка нет этой плохой привычки. В лучшем случае, он показывал всей кистью или брал мою руку в свою и вел к тому предмету, который хотел.
Цитата из дневника:
« Это, конечно, не полный перечень, но наиболее часто встречающиеся ПЕРВЫЕ проявления. Со временем симптомы усугубляются и появляются новые, такие как аутоагрессия, ритуалы.
« Не стоит пугаться, если пара особенностей характерна вашему ребенку. Чтобы заподозрить аутизм, нарушения должны присутствовать во ВСЕХ ЧЕТЫРЕХ группах, а чтобы подтвердить или исключить диагноз, обязательно нужно обратиться к специалистам, которые компетентны в данном вопросе.
Список врачей и центров в Новосибирске, которых Сибмамы рекомендуют для подтверждения или исключения аутизма:
Детский невролог Корень Олег Леонидович, Медицинский центр «Инновации и здоровье» ул. Советская, 64, тел +7 (383) 299‒89‒69
Реабилитационный центр «Олеся», проспект Дзержинского, 21, +7 (383) 382‒99‒60
Вопрос-ответ. Ребенок избалованный или аутичный — как понять?
Советы тем, кто случайно стал свидетелем странного поведения ребенка, которое может быть вызвано особенностями развития
Дети с аутизмом склонны к странному поведению. Они могут издавать странные звуки, действовать импульсивно, убегать или залезать туда, куда не следует. Они могут быть чрезвычайно разборчивы в еде, отказываться надевать определенную одежду или им может быть трудно уснуть и оставаться в постели всю ночь. Они могут снова и снова стучать дверью, спускать воду в унитазе без надобности, снимать с себя одежду или драться с другими детьми. У них могут быть проблемы с вниманием, они могут легко отвлекаться, с ними даже может случиться очень длительная и громкая истерика, «нервный срыв».
Эти виды поведения социально неприемлемы. И нет такого поведения, которое может случиться только с ребенком с аутизмом. Так что в реальности, большинство взрослых людей, которые видят ребенка старше трех лет, ведущего себя таким образом, быстро приходят к выводу, что перед ними «донельзя избалованный» ребенок. Им кажется, что ребенка поощряли плохо себя вести, и что родители просто никогда не говорят ему «нет».
Вероятно, есть только две ситуации, в которых взрослый человек может заподозрить, что он наблюдает аутичное поведение, а не просто банальные капризы.
Во-первых, это ситуации, в которых язык тела и движения ребенка слишком необычны и выдают его особенности развития. Например, если подросток вообще не говорит, а для общения издает отрывочные звуки, или если ребенок раскачивается и машет кистями рук. Такое поведение может сообщать окружающим, что «у этого ребенка есть особые потребности».
Вторая ситуация происходит тогда, когда этот взрослый сам воспитывает или работает с ребенком с аутизмом. Мы, родители детей с аутизмом, так часто встречаем людей в этом спектре в приемных, на группах и в коррекционных классах, что знаем возможные проявления как свои пять пальцев.
Но что, если у вас нет ребенка с аутизмом, но вы просто наблюдаете или общаетесь с ребенком, который, как вам кажется, ведет себя плохо. Может быть, вы тренер в спортивной секции, вожатый в лагере, инструктор в бассейне или смотритель музея. Как вы можете понять, столкнулись ли вы с аутичным ребенком или же его действительно избаловали?
Вот несколько возможных подсказок, которые помогут вам понять, нуждается ли этот ребенок в строгой дисциплине или в специальной поддержке.
1. Странное поведение происходит «на ровном месте». В то время как обычные дети могут плохо себя вести, когда им в чем-то отказывают, или они недовольны ровесником, проблемное поведение детей с аутизмом часто является результатом сенсорных трудностей (слишком светло, слишком громкие звуки, неудобная одежда, странные запахи), которые могут быть невидимы для остальных людей.
2. Поведение повторяется, но не преследует какую-либо цель. Ребенок, который снова и снова открывает и закрывает дверь, возможно, для того, чтобы понаблюдать за движениями двери, вряд ли делает это потому, что он «балуется». Вероятно, ему нравится этот сенсорный опыт, и он просто не знает о том, что данное поведение неуместно.
3. Поведение не соответствует возрасту ребенка. Когда способный двенадцатилетний мальчик настаивает на том, чтобы без конца говорить про видео или мультики «для малышей» или выпаливает ответы, не поднимая руку и обращая внимания на одноклассников, то вряд ли он просто хочет всех «достать». Подобное импульсивное поведение, а также интересы, странные для данного возраста, часто связаны с аутизмом.
4. Ребенок не ждет реакции окружающих. Если обычные дети «балуются», чтобы добиться реакции взрослых или сверстников, дети с аутизмом могут делать то же самое по своим собственным, внутренним причинам. Если вы видите, что ребенок делает то, что вы считаете «баловством» (сидит под столом, встает на скамью, бегает, хотя делать этого нельзя), но его при этом не интересует реакция на его поведение, то это может быть проявлением аутизма.
5. Ребенок не понимает социальные аспекты ситуации. Дети с аутизмом могут не понимать реакцию других людей, особенно если она неявная. В результате, они могут говорить без конца на одну и ту же тему, потому что не понимают, что она уже всем наскучила, вторгаться в личное пространство или считать, что им тут рады, даже если это не так.
Ни один из этих признаков еще не доказывает, что у ребенка можно диагностировать аутизм, но они определенно говорят о том, что ребенок не просто мешает окружающим ради того, чтобы их позлить или добиться своего. Независимо от аутизма эти дети нуждаются в дополнительной помощи, чтобы справиться с повседневными сложностями!
Также смотрите:
Надеемся, информация на нашем сайте окажется полезной или интересной для вас. Вы можете поддержать людей с аутизмом в России и внести свой вклад в работу Фонда, нажав на кнопку «Помочь».
Сын-подросток (14 лет) постоянно закрывается в своей комнате, грубо разговаривает. Что делать?
Ирина, здравствуйте.
Я готова обсудить с вами вашу проблему.
Прошу вас ознакомиться с условиями проведения бесплатной консультации (ниже). Если вас все устроит, мы сможем продолжить диалог.
Вы в теме своего запроса спрашиваете «Что делать?».
Подскажите, а какой результат вы ожидаете от консультации?
Боюсь, что ему наоборот хорошо в этой ситуации: я его не прошу ни о чем, он сидит у себя в комнате и может делать, что хочет. Не знаю, как выйти из этого конкретного конфликта и как вести себя с ним дальше, чтобы он не захотел вновь повторить такое затяжное уединение.
Что вас больше всего беспокоит в этом конфликте? Вы боитесь, что сыну сейчас хорошо, тогда как вам плохо? Или что-то другое?
Что вас больше всего беспокоит в этом конфликте? Вы боитесь, что сыну сейчас хорошо, тогда как вам плохо? Или что-то другое?
Звучит так, как будто бы вы говорите не о родном человеке, а об объекте управления. О подчиненном, ученике. Почему-то не складывается впечатление, что речь идет о любимом сыне.
Ирина, благодарю вас за столь подробные ответы!
Я выделила моменты, которые меня зацепили больше всего.
Боюсь, что всё это уже слишком долго затянулось, он не извиняется
Это опять абстрактная фраза. Чего именно вы боитесь? Он сидит демонстрирует характер. Вы можете продемонстрировать свой. Подождать от него инициативы в этот раз. Не злобно, а спокойно выдерживать этот конфликт, его такие «закидоны». Можете продемонстрировать твердость и власть. Чего вы боитесь? Что он никогда не выйдет из своей комнаты? Или чего-то другого? Подумайте.
Я хочу, чтобы он жил и интересовался жизнью вокруг (поэтому тормошу его, прошу читать, ходить, гулять и пр.), чтобы у него были друзья (поэтому меня беспокоит его отношения с окружающими), чтобы у него была возможность найти работу по душе (поэтому хочу, чтобы он старался учиться), чтобы он мог создать семью (поэтому меня беспокоят наши отношения в семье).
Мне вот и кажется, что дефицит общения у него выливается в конфликты со мной.
Я прошу вас не торопиться додумывать. Тут важно все-таки выяснять, прояснять, как оно на самом деле обстоит.
Ирина, здравствуйте!
Я рада, что в итоге вы дождались, когда сын сам выйдет из комнаты! =)
Вы молодец!
По поводу консультации я вам сейчас напишу в личном сообщении.
Ирина, здравствуйте.
Готовы ли вы закрыть эту тему?
Я вынуждена закрыть эту тему, так как вы перестали в ней отвечать.
Вы сможете в любой момент вернуться к нашей переписке и перечитать ее.
Если вам вновь понадобится помощь и поддержка психолога, вы сможете открыть новую тему на сайте в любой момент. У вас есть возможность получить еще две бесплатные консультации здесь.
Ребенок постоянно открывает и закрывает двери
Аутисты, точнее, дети с разными аутистическими нарушениями, — одна из самых интересных для меня групп детей. Один очень уважаемый мной человек сказал, что это, возможно, потому, что я сама когда-то была аутисткой. Это очень близко к правде. Конечно, у меня не было клинического вида аутизма, но многие проявления, несомненно, были. И что я хорошо помню — это большое желание общаться и быть принятой этим миром и одновременно колоссальная тревога перед ним, тревога, стесняющая дыхание, заставляющая молчать, забиваться в самой придуманный мир и жить там, с непередаваемой тревогой делая любые шаги в сторону других людей.
Смею предположить, что клиническим аутистам еще сложнее. Безумно трудно всем тем, кто живет рядом с ними и о них заботится, их близким, психологам, учителям. Но им самим тяжело неимоверно!
Ему еще не было пяти, Его родители были родом с Кавказа.
— Нас в садик никуда не берут, говорят, что Он себя ведет плохо, –— рассказывал мне его отец, явно тревожась, отчего его акцент становился очень выразительным, пока его сын с непонятными звуками носился по моему небольшому кабинету. Уже через 10 минут нашего с Ним «необщения» мне стало ясно, что это аутизм и, вероятно, одна из его наиболее трудных форм. Он не то чтобы не смотрел на меня, Он меня не замечал вообще. Я была для Него чем-то вроде ходящего и говорящего стула. Я ходила за Ним по пятам, рассказывая Ему о том, что попадало в поле Его зрения. Он периодически отбегал на середину комнаты, смотрел куда-то вверх и в угол, смеясь или пугаясь, кричал туда угрозы на неизвестном мне языке, потом снова начинал методично обследовать кабинет.
Надо сказать, что аутисты обследуют пространство совсем не так, как остальные дети, которые могут заинтересоваться чем-то одним и захотеть в это поиграть. Аутисты делают это так же, как смотрят вам в глаза: вскользь, как бы опасаясь остановиться и задержаться хоть на минутку. В течение нескольких занятий мне не удавалось усадить Его заниматься чем-нибудь больше чем на несколько секунд. Победой я считала брошенный на меня внимательный взгляд или молчаливую просьбу достать что-нибудь, когда Он просто подводил меня к шкафу и протягивал мою руку. Это было в точности как в тех научных статьях, где говорилось, что аутисты принимают другого за объект. Я была для Него по-прежнему ходячий стул.
Как-то я предложила Ему ручку. Несмотря на то что фломастеры и мелки находились всегда в пределах доступа, они нимало Его не интересовали. На появление ручки Он отреагировал совершенно странным для меня образом: снял свои тапочки, уселся на ковер, взял ручку в руку и, подперев ее пяткой (!), стал писать на бумаге аккуратнейшими печатными буквами слова «криминальное расследование». Слова были длинны и написаны идеальным почерком без единой ошибки. Моему изумлению не было предела, ведь Ему еще не было пяти! Я стала Его расспрашивать в надежде хоть что-то понять, и разгадка скоро последовала сама, когда в правом верхнем углу Он написал «НТВ». Вскоре весь лист был покрыт аккуратно выписанными названиями различных передач и компаний, воспроизведенных с телевизора с удивительной точностью, вплоть до «наш адрес в Интернете http://www. ru ».
Это уже был повод для общения! Тогда я стала писать Ему названия передач, а Он радостно курлыкал на своем языке, видимо, узнавая их. Правда, когда я писала «посторонние слова», Он убегал или начинал сердиться. На свое имя, написанное мной, Он реагировал совершенно индифферентно, так же, как и на слово «мама». Но когда я написала «папа», Он радостно вскочил, принес красный карандаш и, повторив обычную процедуру со сниманием тапочек, бережно обвел эти буквы, явно любуясь полученным результатом.
Позже я стала рисовать Ему картинки и просить подписать их. То ли мои художественные способности не превышали способностей умственно отсталого трехлетнего ребенка, то ли Он не понимал, о чем идет речь, но откликнулся Он только на две картинки. Под одной, с действительным подобием кота, написал «кот», а под картинкой, изображающей елку, — «С Новым годом, товарищи!». Это уже было похоже на общение, к тому же оно вызывало у Него эмоции. Обычно Он просил меня написать что-то, и я писала, а Он радовался и даже смотрел мне в глаза. Поскольку говорил Он совсем плохо: то ли не мог, то ли не хотел, то ли примешивал сюда свой родной язык,— понимала я Его не всегда. Как же Он обижался на это!
Однажды он стал совать мне ручку и «курлыкать», чтó я должна написать. Я не понимала, перебирала варианты, говорила, что никак не могу понять. Он разозлился ужасно, ударил меня, бросился на пол и стал биться там в истерике. Я пыталась Его успокоить — все безуспешно, тогда я тоже стала кричать, что нельзя меня бить, нельзя громко орать в моем кабинете и что я тоже могу орать, и если я начну, неизвестно еще, у кого громче получится! Он притих и удивленно на меня уставился.
— Я понимаю, ты очень расстроился, но я не могу понять, что ты хочешь, чтобы я написала. Напиши мелом на доске, может, я тогда пойму тебя, — сказала я, протянув Ему мел.
Он с любопытством рассмотрел его, понюхал, увидел, что пальцы испачкались, положил и снова приготовился реветь. Я поняла, что еще одной истерики я, пожалуй, не выдержу, и торопливо повела Его к раковине, приговаривая, что сейчас вымоем руки и все будет хорошо. Потом сама взяла мел и стала рисовать на доске. Он походил тревожно по кабинету и наконец подошел к доске.
— Напиши, что ты хотел, а потом мы снова помоем твои руки.
И, впервые не применяя свою пятку, Он вывел без единой ошибки: «Tom and Jerry». Неудивительно, что я не могла понять Его. Конечно, Он уже так привык, к тому, что я Его понимаю, что моя «несообразительность» очень расстроила Его.
Мы расстались на лето, потом Он попал к другому психологу, и я случайно увидела Его на детской новогодней елке в нашем центре. «Тетя Мо-одик», — глядя на меня приветливо, но серьезно, показал Он на меня пальцем папе, завязывающему шнурки на Его праздничных туфлях. (Вот уж никак не ожидала, что Он знает меня по фамилии! А я все еще думала, что так и осталась для Него чем-то вроде разговаривающего стула.)
На елке я диву давалась, как Он водил хороводы с другими детьми, показывал музыкальный номер, стуча в барабан в маленьком оркестре, и, как все дети, клянчил у Деда Мороза конфеты. У психолога, с которым Он теперь занимался, я узнала, что они сейчас готовятся к школе, что пишет Он прекрасно — рукой, как положено, не впадает ни в какие истерики, не разговаривает с чем-то в углу кабинета и любит иногда пошалить.
Работа с аутистами, на мой взгляд, не требует каких-то особых навыков. Пожалуй, необходимы только специальные знания об особенностях их мироустройства и способах «необщения» с окружающим миром. В остальном, как и во всех случаях терапевтических встреч, важно только одно: ясное понимание, кто ты, кто рядом с тобой и что происходит.
Аутисты — это дети, по моему мнению, с рождения (а возможно, и до него) имеющие гиперчувствительность ко всему, что происходит вокруг. Пока окружающая обстановка соответствует их требованиям собственной безопасности, они не проявляют особенного беспокойства. Но как только в среде происходят изменения, угрожающие безопасности такого ребенка, тревога возрастает настолько, что он, будучи не в силах противостоять ей, либо начинает активно бороться за восстановление утраченного равновесия, либо уходит в свой внутренний мир, пассивно или активно отвергая любые попытки к взаимодействию с ним. Особенность таких детей еще и в том, что они, находясь в постоянной тревоге по поводу окружающего мира и желая быть принятыми им, на самом деле совсем не знают правил, по которым в нем все устроено. Это по-разному проявляется у детей-аутистов разных групп.
Занимаясь своей диссертацией, связанной с психотерапией раннего детского аутизма, я изучила множество статей и материалов, касающихся причин возникновения, классификации и лечения РДА. Среди причин назывались: генные нарушения, депрессия матери в период беременности и сразу после родов, детские прививки, чрезмерно быстрый рост мозга в период младенчества и т.д.
В этих исследованиях так много различных версий и подходов, что ясным становится только одно: аутизм — одно из самых загадочных и действительно мало изученных заболеваний. Но исследования, проведенные в этой области группой наших отечественных ученых-психиатров и психологов (В.В. Лебединского, О.С. Никольской, Е.Р. Баенской, М.М. Либлинг), в значительной степени проясняют клинико-психологическую картину этого заболевания и пути помощи таким детям.
В переводе с научного языка в их работах говорится, что сверхчувствительность к сигналам из среды, незнание «аффективных правил» и непонимание «аффективных смыслов» происходящего действуют в одном направлении, препятствуя развитию возможности активного взаимодействия со средой и создавая предпосылки для усиления самозащиты.
Поскольку базовое доверие к миру, которое формируется на первых годах жизни, у аутичных детей оказывается нарушенным, то отделение от матери быстро начинает принимать черты аутистического ухода. Поэтому многие проявления аутизма нашими учеными интерпретируются как результат включения защитных и компенсаторных механизмов, позволяющих ребенку устанавливать относительно стабильные, хотя и патологические, взаимоотношения с миром.
Разделение О.С.Никольской всех аутистов на четыре группы позволяет точнее разобраться в отличиях поведения таких детей в зависимости от принадлежности к той или иной группе и в сравнении со здоровыми детьми.
Детишек первой группы называют «отрешенными» от внешней среды. Случай, упомянутых мной, вполне соответствует описанию этой группы. Ребенок активно движется от предмета к предмету, не задерживаясь ни на чем больше чем несколько секунд. Он как бы не замечает взрослого (действительно, «как бы»), он как бы не понимает обращенную к нему речь и как бы не желает вступать в контакт. Часто он вообще не говорит, а лишь использует какие-то нечленораздельные звуки, которые усиленно повторяет в момент повышения тревоги. Из-за всего этого кажется, что такой ребенок:
-не желает обращать на вас внимание;
-не слышит вас;
-ничего не чувствует;
-не понимает даже самых простых вещей и инструкций.
Его взгляд скользит сквозь вас, не останавливаясь, из-за чего начинает казаться, что вы просто предмет. Его почти невозможно, особенно на первых порах, чем-то заинтересовать или увлечь. Он плохо чувствует как физические, временные, так и психологические границы другого человека, да и свои собственные. И главное, производит впечатление человека, который чего-то очень хочет, но совершенно не знает чего.
В гештальт-подходе, который я очень уважаю и в котором работаю, этот феномен называется «невыделение потребности», то есть нарушение цикла контакта со средой посредством защитного механизма, называемого слиянием, на самых начальных стадиях контакта. Действительно, для того чтобы получить что-то, надо сначала понять, точнее, обнаружить (ведь это «понимается» не только мозгами), что тебе хочется. Плохое понимание из-за всепоглощающей тревоги того, что происходит внутри и что происходит вокруг, делает эту задачу для аутичного ребенка просто невыполнимой.
Дети второй группы по поведению могут быть чем-то похожи на первых, но поскольку их тревога более осознанна, они реагируют на окружающую среду отвержением. Стремясь сохранить хотя бы иллюзию безопасности, они борются с тревогой своими способами: стереотипными движениями или звуками. Они также активно перемещаются по пространству, но выглядят более встревоженными и возбужденными, их взгляд также скользит сквозь предметы, только при этом они непременно будут все пробовать на вкус и запах, чем-нибудь стучать, шелестеть или что-нибудь разрывать. Это их способ справляться с переменами в среде и со своей тревогой.
В отличие от детей первой группы они уже больше понимают, чего хотят (они хотят безопасности), но при поиске возможностей осуществления своего желания их тревога возрастает еще сильнее, и единственным способом спасения становятся ими же придуманные стереотипы, осуществляя которые они сохраняют иллюзию безопасности.
Дети третьей группы будут радовать вас своей разговорчивостью, которая вам покажется просто-таки удивительной после молчания или мычания детишек предыдущих групп. Но очень скоро вы поймете, что разговорчивость эта односторонняя. Они будут произносить целые монологи, не очень интересуясь вашей реакцией или вашими комментариями. Они будут чаще смотреть на вас, но вы каждый раз будете теряться в догадках, видят ли они вас на самом деле.
Но чем они вас действительно поразят, так это тем, что будут выдавать целые блоки информации: наизусть зачитывать стихи или сказки, пересказывать главы из энциклопедий. Но стоит спросить что-то из этой сказки или стишка поподробнее или поточнее, и вас постигнет разочарование: в крайнем случае вам будет еще раз процитирована наизусть эта сказка, а почему же зайчик так боится волка, вы так никогда и не узнаете. Способность «заглатывать» целые блоки информации делает этих «робин-бобин-барабеков» более способными к обучению, но большие затруднения в аффективной и ментальной переработке всех этих залежей информационных блоков приводят к тому, что контакта опять не происходит.
Дети четвертой группы покажутся вам менее способными по сравнению с «третьегрупниками» в силу своей медлительности, пассивности, тихости. Они будут слегка напоминать вам детей с задержкой психического развития. Но на самом деле из всех групп они наиболее близки к «норме». Их речь, тихая и неразвитая, в большей степени будет обращена к вам, их взгляд, хотя испуганный и робкий, уже не приведет вас в замешательство. Они тоже будут тревожиться и бояться, но в большинстве своем не понимая, чего именно: мама заругает; все подумают, что я плохой, и т.д. Они тоже будут любить играть в одни и те же игры и выстраивать кубики всегда в строгом порядке, чередуя белые и синие, но предложение поиграть во что-нибудь новенькое они воспримут с опасливым интересом и при вашей поддержке пойдут на это, немного робея, проявляя тревогу и интерес одновременно. Они уже в состоянии, пребывая в своей тревоге, справляться с ней и двигаться вперед к изменениям и развитию.
Конечно, это далеко не полное описание характеристик таких детей. Но когда в твоем кабинете появляется маленький человек, важно хотя бы примерно представлять, что это за ребенок, ведь на ту информацию, что предоставят вам родители, далеко не всегда можно опереться.
Родители в детской психотерапии — это особая тема. Но что оказывается самым важным в работе с детьми-аутистами и вообще с детьми, имеющими клинические диагнозы, — это отношение родителей к тому факту, что их ребенок болен и нуждается в лечении. Родительские иллюзии, что «это не болезнь» или «лекарства вредны для его организма, мы справимся без них», — одни из самых спасительных для родителей, но разрушительных для ребенка. Трудно представляемая для здорового человека тревога, доводящая аутичного ребенка до состояния психоза, способна удерживать психологическое развитие ребенка на младенческом уровне, не позволяя ему не только радоваться жизни, но и хоть сколько-нибудь развиваться.
Тщательный подбор лекарств психиатром может решить эту проблему. Но выбор родителей не всегда на стороне клиницистов. А зря! В моей практике были реально непростые случаи, когда ребенок благодаря ответственному выбору отца принимал прописанные психиатром лекарства и, входя в первую группу (наименее поддающуюся психотерапии), смог динамично и эффективно развиваться. И были другие случаи, когда родители ребенка второй группы, напуганные действием неудачно подобранных лекарств, отказывались в дальнейшем от любой медикаментозной поддержки, и психотические проявления ребенка только усиливались, несмотря на работу психотерапевта.
Подходы к психотерапии аутичных детей, на мой взгляд, не очень отличаются от общепринятых в гештальт-терапии: например, специфичной будет только фаза (довольно длительная в данном случае) налаживания контакта. Поскольку эта фаза является, возможно, самой важной для психотерапии аутичного ребенка, остановимся на ней поподробнее.
Аутичного ребенка, с тревогой относящегося к любым новшествам и переменам, приводят в незнакомое место к незнакомому взрослому человеку. Ситуация достаточно стрессовая даже для здорового взрослого и безусловно гиперстрессовая для аутичного ребенка. Убедиться в этом вы сможете, когда увидите, как он будет демонстрировать весь спектр своих защитных механизмов: если это первая группа, то он будет почти носиться по комнате, перебирая все подряд, и очень разозлится, если вы решите к нему прикоснуться; если это вторая группа, то он будет непрерывно стучать, шелестеть, пытаться что-то порвать или съесть — не важно, съедобное это или нет; третьегруппник будет много говорить, очень увлекаясь своим монологом; детишки четвертой группы, скорее всего не захотят заходить в ваш кабинет без мамы, будут молчаливы, пассивны, испуганы.
Поэтому первое, что нужно сделать, — предоставить ребенку возможность обследовать пространство, не принуждая его к контакту. За ребенком можно следовать, комментировать его действия или чувства, но не прикасаться к нему и не пытаться удержать в рамках какой-либо деятельности или ситуации.
Приведу пример такой начальной фазы.
Ей четыре, и по моим наблюдениям (я видела Ее у других специалистов) Ее случай аутизма принадлежит ко второй группе. Прежде чем Она попадает ко мне, я вижу Ее на приеме у другого психолога нашего центра. Она забегает в комнату (достаточно большую по своим размерам) и начинает носиться по ней, буквально бегать кругами, после чего подходит к игрушкам, берет одну за другой, кидает их на пол. Периодически тянет что-то в рот и пытается откусить, прожевать и съесть. И если не успеть среагировать, то это непременно произойдет. Такая участь постигла ластик: половина его была откушена маленькими зубками, прожевана и съедена, несмотря на бурные протесты психолога. Потом выбираются какие-то коробочки, которыми удобно стучать друг о друга, получается хорошо, громко, — это успокаивает.
Я с Ней встречаюсь один на один в своем кабинете, который значительно меньше предыдущего, но начинается все точно так же: беготня кругами, стучание, попытки съесть что-нибудь или хотя бы попробовать на вкус. Я хожу (точнее, почти бегаю) за Ней, стараясь комментировать то, что Она делает или видит. Это не вызывает у Нее никакой реакции и никакого желания обратить на меня внимание. Она берет стоящие в углу туфли и, стуча ими друг о друга, начинает ходить от окна к двери и обратно. Тогда я тоже беру туфли и начинаю стучать ими, как Она, следуя тем же маршрутом. Она тут же обращает на меня внимание, смотрит прямо на меня, смеется и начинает бегать по кругу, как бы предлагая поиграть в догонялки. Когда я догоняю Ее и ловлю, Она хохочет и убегает снова. Вскоре мы отбрасываем туфли, и я гоняюсь за Ней, что вызывает бурную радость. Но поскольку мои спортивные возможности несколько ниже возможностей крепкой четырехлетней девочки, я устаю и присаживаюсь на стул; Она пятится спиной ко мне, хватает мои руки и ловит себя ими. Ей еще хочется поиграть.
Я предлагаю другую игру: строить башню из больших мягких кубиков. Она тут же отходит к окну, начинает «курлыкать» что-то на своем языке, потом снова берет туфли и заново начинает свои маневры по успокоению себя. Мои призывы: «Смотри, какие замечательные кубики, по ним так интересно карабкаться наверх. » — не вызывают никакой реакции, Она по-прежнему наматывает свои круги, стуча туфлями. «Ты расстроилась, что мы перестали бегать, и теперь тебе хочется успокоиться, поэтому ты стучишь туфлями. ». Когда я говорю это, Она останавливается и с удивлением смотрит на меня, и пусть это длится всего несколько секунд, но я точно знаю, что в этот момент Она хорошо видит меня и понимает, про что я говорю. Так проходит наша первая встреча.
Все наши последующие встречи включали в себя как обязательную программу: стучание туфлями, «курлыканье» у окна, бегание по кругу и поиски съестного или того, что в принципе может быть съеденным. Со временем Она также полюбила обниматься, очень внимательно глядя мне в глаза, забираться повыше (новый вид комнаты, видимо, завораживал Ее, как любое новое впечатление) и обследовать все ящики моего стола и шкафа, что, впрочем, разрешалось Ей только после выполнения какого-нибудь небольшого задания, соответствующего Ее возрасту. В процессе нашего общения я пыталась уловить и озвучить те чувства, которые Она переживала в данный момент, и когда мне это удавалось (а удавалось, безусловно, не всегда), я ловила на себе Ее удивленный и внимательный взгляд.
Как-то раз случилось так, что мама мальчика, тоже аутиста-третьегруппника, не смогла его вовремя забрать, и я, не рискуя оставлять его в коридоре (ведь, кроме аутистических нарушений, у него был еще и ДЦП), разместила его у себя в кабинете. Он забрался в домик и сидел там, цитируя наизусть весь телефонный справочник, громко и монотонно. Она, как всегда бегая по кабинету и стуча туфлями, сначала не могла понять, что происходит, откуда идут звуки. Я пыталась Ей объяснить и даже подвела Ее к домику познакомиться. Но они не проявили друг к другу никакого интереса. Он продолжал декламировать телефонный справочник (я уверена, что все телефоны, названные им, были абсолютно верными, но когда позже я попробовала узнать у него номер, например, службы спасения — один из тех, который он называл, — он не мог мне ответить; информация в его мозгу хранилась только монолитным блоком), Она же бегала больше обычного, стучала туфлями и рычала на «говорящий домик». В довершение всего, пока я вытаскивала мальчишку из домика, чтобы вручить его пришедшей маме, Она наелась черной акварельной краски (хорошо еще медовой), в результате чего радостно смеялась, когда я с усердием и причитаниями пыталась отмыть Ее черную мордашку.
Подходы к психотерапии аутистов разнообразны, как в нашей стране, так и за рубежом. В Англии, например, по рассказам одного профессора, бывавшего в России, детский аутизм считается неизлечимым заболеванием, и единственное, чем они могут помочь таким детям и их родителям — разного рода социальная и иногда специальная педагогическая помощь. В Америке, и одно из направлений у нас, — это бихевиоральная система обучения главным образом социальным навыкам. В Европе и опять же в Америке проводятся многочисленные дорогие исследования по обнаружению причин появления аутизма, создаются новые лекарства.
Но никто из них (за исключением российской школы) не рассматривает аутизм не как результат искажения развития когнитивных функций, а как аффективное нарушение, эмоциональное нарушение контакта с субъектной средой. Лично я очень поддерживаю эту теорию, поскольку она подтверждается моим личным практическим опытом. И к тому же дает этим детям шанс не то чтобы на полное выздоровление, но на другую эмоциональную жизнь точно.
В работе с такими детьми я в значительной мере опиралась на гештальт-подход, изучаемый мной несколько лет и дававший то основание, на котором я могла строить свою работу с детьми-аутистами. В его основаниях заложено понятие контакта, причины его нарушений и прерываний, понятие диалогичных отношений, осознавание себя и своих потребностей. В общем, все то, что так важно понимать и прочувствовать в работе с детьми, чья дверь в наш мир пока закрыта.
Сразу скажу, что работа с аутистами очень трудна, энерго— и душевнозатратна и часто неблагодарна. Потому что те шаги, которые делает аутичный ребенок к более адекватному контакту с миром, так малы, так неуверенны, так ненадежны, что терапевту в результате легко впасть либо в уныние и неверие в свои силы, либо в «подталкивание» ребенка к активности или контактности, что тоже чревато неэффективностью их совместной работы.
Поэтому на такую работу, мне кажется, стоит соглашаться только в том случае, если ваш подлинный человеческий и психотерапевтический интерес к таким детям выше стремления подтверждения вашей психотерапевтической грандиозности. Потому что, несмотря на все знания, старания и усилия, эта дверь для вас может так никогда и не открыться.
Когда нечего желать.
Конечно, в моем кабинете появлялись не только дети-аутисты. Круг проблем, с которыми приводят родители своих детей, очень широк. Большую часть этого круга в том числе составляют проблемы «застенчивости», «тихости», «заторможенности».
Эти дети не были аутистами, они лишь слегка походили на них той тревогой, что читалась на их лицах, особенно при первом визите в мой кабинет. И хотя причины застенчивости могли быть самыми разными, но внешние проявления при первой встрече часто были похожими. Маленькие не хотели заходить в кабинет без мамы, их не интересовали игрушки вокруг, всю встречу они не отходили от маминых коленей, будто это была единственная гарантия их безопасности. Более старшие дети сидели на самом краешке стула, ссутулившись и слегка сжавшись, как будто боялись занимать в комнате слишком много места. И те, и другие были неразговорчивы, в моих простых вопросах им как будто виделся подвох, и они обычно долго думали, прежде чем ответить «правильно».
Мало кого из них приводили ко мне именно по причине самой застенчивости. Как правило, такие дети очень «удобны» в родительской жизни: он послушны, делают, что «велено», не шумят, не своевольничают, ведут себя прилично и не доставляют хлопот своим поведением. Но почему-то зачастую плохо учатся, много болеют, нередко пребывают в плохом настроении, несамостоятельны, очень зависимы от взрослых.
Причиной такой застенчивости может быть что угодно, например, темперамент: флегматичный, с непрошибаемым спокойствием, замедленностью действий и мыслей, притушенностью чувств. Такие дети могут составлять заботу только очень активной и холеричной мамы, которая зачастую просто не может поверить в такое несовпадение темпераментов и непременно стремится переделать то, что переделать невозможно, не очень веря мне даже когда я говорю, что темперамент и скорость восприятия переделать так же невозможно, как из голубых глаз сделать карие. Меланхоличные по темпераменту дети склонны впадать то в тоску, то в тревогу, часто болеют, очень чувствительны и ранимы, нередко отказываются ходить в школу, быстро устают, часто пребывают в депрессии.
Детская депрессия, к сожалению, явление нередкое в моем кабинете. Я легко узнавала ее по потухшему взгляду, слегка сгорбленной спине, тусклому голосу, ощущению тяжести, повисавшему в воздухе, и отсутствию каких-либо желаний. Она не имела возраста и, конечно, особенно удручала меня своим присутствием у совсем маленьких детишек, поскольку в этом случае смотрелась совершенно неподходяще.
Мы начинаем с желаний. Сначала с моих. Я предлагаю какую-то игру, подходящую по возрасту, и мы начинаем играть, просто играть. Но это почти всегда пробуждает детскую энергию, особенно если ребенку удается выиграть. В процессе я узнаю, с кем он играет дома и во что, любит ли он ходить в садик, и почему с бабушкой так неинтересно гулять, и еще много всего разного. Конечно, мне часто приходится прикладывать немалые усилия, чтобы дождаться ответа на какой-нибудь вопрос, но, поверьте мне, они того стоят.
Через несколько занятий я уже предлагаю перейти к их желаниям. Я описываю возможный выбор того, чем мы здесь можем заняться, и предлагаю ребенку его совершить. Очень часто не проходит и десяти секунд, как сидящая в углу мама или бабушка совершает выбор за него, видимо, тревожась, что сам он ни за что не справится. Особенно депрессивные и послушные делают их выбор своим, вяло убеждая меня, что именно этого они и хотят. Проходит еще несколько недель, прежде чем бабушке или маме разрешается остаться за дверями, и выбор происходит хоть и через длинную паузу, но все-таки самостоятельно.
Причиной детской депрессии могут быть десятки факторов, но один из них — постоянное подавление собственных желаний и эмоций. Родители часто даже не замечают, как, заменяя детские желания своими, лишают детей основного источника энергии.
Это вполне объясняет теория гештальт-подхода, которая говорит о том, что удовлетворенная потребность дает организму много новой энергии, но для этого важно, во-первых, чтобы потребность была своя собственная, а во-вторых, чтобы она непременно была удовлетворена. Если же этого не происходит, то организмом затрачивается масса энергии, чтобы удерживать эту неудовлетворенную потребность в фоне, а если к тому же удовлетворяется чужое желание, а не свое, то собственная энергия вообще блокируется, а ее остатки уходят на сдерживание плохо осознанных негативных эмоций по этому поводу. Но о теории гештальт-подхода немного попозже.
Приучаясь отказываться от собственных желаний, ребенок, по сути, отказывается от своей жизни. Весь его вид как бы говорит: «Я здесь случайно, здесь важны только вы, я здесь не важен, и вообще лучше бы, если б меня вообще не было». Все это очень грустно и немного страшно наблюдать.
Ее почти впихнула в мой кабинет рыдающая мама:
— Ее собираются исключать из школы, говорят, что она ничего не соображает. Она почти не разговаривает со мной, тупо смотрит в другую сторону и молчит, все время молчит! Я уже на пределе! Она делает все это мне назло!
— Вы плачете: похоже на то, что вам не все равно, что происходит с вашей дочерью, и вы сильно за нее переживаете.
— Конечно, переживаю, я же не верю в то, что она умственно отсталая, как они говорят. Я же хочу понимать, что с ней происходит, я хочу помочь ей!
— Ты слышишь, что говорит твоя мама? — поворачиваюсь я к Ней и вижу, с каким странным выражением лица Она смотрит на мать огромными карими глазами. Она еле-еле кивает мне головой.
— Ну говори же! Вот видите, молчит, и хоть ты тресни! — снова взвивается Ее мама.
— Тебе не обязательно здесь говорить, но мне важно твое мнение и твой взгляд на то, что происходит. Так что для начала ты можешь просто кивать головой, если тебе сложно говорить. Хорошо?
Кивок головой.
— Ты веришь в то, что мама реально за тебя переживает и хочет тебе помочь?
Кивок.
— Ты молчишь не специально, а потому что тебе трудно говорить?
Кивок.
— Тебе самой хотелось бы что-то изменить в том, как ты живешь?
Кивок.
— А почему?
Долгая пауза, перемежаемая мамиными всхлипываниями и причитаниями.
— Потому что я люблю маму и хочу, чтобы ей было хорошо.
Наконец я услышала Ее голос! Весьма приятный, но кажется, что каждое сказанное слово дается Ей с неимоверным трудом.
Мама бросается к Ней и обнимает, рыдая еще сильнее. Мы «договариваемся» с Ней встречаться дальше (я говорю, а Она кивает).
Чаще всего Она приходит раньше назначенного времени и всегда больше смотрит и кивает, чем рассказывает, но со временем я узнаю, что в свой 6—ой класс Она ходит неохотно, мама все время на работе, дома Она в основном с отчимом и младшей сестрой. Отчима Она явно недолюбливает и, похоже, боится.
Вскоре я включила Ее в подростковую группу, где Она с большим трудом, но все же общалась с мальчишками, главным образом потому что была единственной девочкой в группе. Под конец я даже видела, как Она улыбается, бегает, заигрывает, и слышала Ее смех.
Я радовалась прогрессу и поэтому очень удивилась, когда через месяц после окончания группы Она снова появилась возле моего кабинета и попросила разрешения вновь приходить индивидуально. Я разрешила, удивляясь Ее «смелости»: Она подошла одна, без мамы, и обратилась ко мне твердо и энергично.
Мы стали встречаться. Но я совсем перестала понимать, что происходит. Открывая дверь моего кабинета, Она весело и бодро произносила: «Здравствуйте, Ирина Юрьевна, можно войти?» — входила, садилась за парту и замолкала. Замолкала совершенно и даже переставала двигаться, даже Ее кивка я могла ни разу не дождаться за 45 минут. Я говорила, молчала, задавала простые вопросы, ждала, давала простые задания — ничего не помогало. Она сидела как замороженная и не двигалась, только изредка следила за мной глазами, когда я уходила в другой угол кабинета. Так прошла у нас пара совершенно мучительных для меня занятий.
На третьем я уже решила с Ней расставаться. Сказала, что не понимаю, что происходит, не вижу, как я могу ей помочь. Если бы Она хоть что-нибудь сказала про свои желания, у меня были бы хоть какие-то шансы.
— Если вы хотите отдохнуть, Ирина Юрьевна, я могу пойти домой, — выдала Она целую фразу после нескольких занятий, проведенных в молчании.
— Я не хочу отдыхать, я хочу помочь тебе, но не знаю как. Если я тебе не нужна и ты хочешь пойти домой, я отпускаю тебя. Ты можешь сказать: тебе самой нужно приходить сюда хоть за чем-нибудь?
После длинной паузы — едва заметный кивок головой.
— Я готова быть с тобой. Но мне нужно понимать, как это будет происходить. Мы должны в этом определиться. Например, в том, что мы будем делать сегодня.
Молчание.
— Давай так, ты можешь выбрать: молчать оставшиеся полчаса, разговаривать, рисовать, играть или выполнять какое-нибудь задание. Я готова делать с тобой все, что угодно, все, что ты попросишь. Теперь твоя задача выбрать.
Молчание, которое длится долгих 13 минут.
— У нас осталось 17 минут, ты можешь мне сказать — ты уже выбрала?
Молчание. Легкий кивок.
— Что?
Молчание.
— Задание.
— Хорошо, нарисуй мне вулкан. Ты знаешь, что такое вулкан?
Кивок головой.
— Вот тебе листок и фломастеры.
Она живо берет коричневый фломастер, подносит его к самой бумаге и замирает. Несколько долгих минут Она держит фломастер в двух миллиметрах от бумаги и совершенно не двигается, просто как кататоник!
— Тебе трудно начать рисовать?
Через длинную паузу кивок головой.
— Ты боишься нарисовать неправильно?
Кивок.
— Тогда я меняю свое задание: ты должна нарисовать линию, причем не просто линию, она должна быть безобразной линией, самой ужасной и дурацкой линией на свете!
Она смотрит на меня удивленно, но в уголках губ я замечаю намек на улыбку.
Она снова замирает над листом и в течение нескольких минут (должно быть, трех или пяти!) ставит на листе очень неуверенную точку.
— Ура! Точка у нас уже есть! — радуюсь я первому результату. — Скоро будет безобразная линия!
Фломастер едет вниз со скоростью несколько миллиметров в минуту, и через какое-то время у нас уже есть коричневая линия приятной безобразности! Мы обе чувствуем колоссальное облегчение, Она даже начинает немного двигаться на стуле. Но наше время давно закончилось, и я радостно отпускаю Ее домой.
К концу следующего занятия у нас есть уже несколько разноцветных безобразных линий, из которых Она даже выбирает ту, которая Ей больше всего нравится своей безобразностью. А также есть еще безобразные круги и другие фигуры. Дело пошло!
Вскоре на многие вопросы Она уже отвечала кивком через паузу всего в несколько секунд, но прошло еще несколько недель, пока Она хоть что-то стала рассказывать сама. Однако вопросы «Что ты любишь?», «А как бы ты хотела, чтобы было?» опять вызывали у Нее приступы долгого и безрезультатного молчания.
Я несколько раз просила Ее привести маму, но Она каждый раз говорила, что мама не может — она на работе.
Д
о конца года остается всего несколько встреч, когда на мой вопрос «Как дела?», Она вдруг начинает рассказывать, что завтра мама идет в суд над отчимом, а через месяц будет суд по разводу. На мои попытки выяснить, в чем дело, Она замолкает и отвечает кивком только на вопросы «Мама переживает?», «Ты боишься за маму?».
В дальнейшем я узнаю, что отчим больше не живет с ними, и это Ее радует, что Она любит быть одна, читать книжки о приключениях, не собирается заводить семью и детей, но, судя по тому рисунку, что Она нарисовала для меня (красивое место, Она, собака и какой-то очень хороший мальчик), собирается влюбляться.
На последнюю встречу перед самым летом вместо Нее приходит мама, чтобы договориться о возможности в следующем учебном году продолжать занятия.
— Не могу понять, что происходит, — говорит она с легким «наездом» в голосе. Только у нее стало все налаживаться: учеба, настроение, подружки появились, со мной начала разговаривать, как несколько месяцев назад вдруг раз — и все как раньше.
— Действительно, и я не понимаю, что случилось, — отвечаю недоуменно. Быть может, у вас что-то дома произошло? Она говорила, что у вас суд был, наверное, что-то случилось?
— Так что случилось: муж-то мой совсем «того», за мной с топором бегал, а девчонкам давно уж угрожал то ножом, то топором, но меня ведь дома-то все время нет, я же на работе все время, вот она дома и за старшую. Соседи говорят, что и приставал он к ней, но так чтобы уж точно — никто не видел.
— А вы что же?
— А я что, меня же дома все время нет.
— Но вы же мама, вы же ей единственный родной человек, единственный, кто может защитить ее.
— Вы считаете, что мне давно надо было с ним развестись. Вы считаете, что это могло на нее повлиять? — начинает она лить слезы. Но почему-то мне ее совсем не жалко, наоборот, во мне поднимается волна гнева.
— Безусловно, повлияло, она же еще совсем ребенок, а должна защищать сестру, себя и вас от человека с топором, который еще не известно, что сделал ей до этого! Я понимаю, что вам нужно работать, вы не можете быть с ними все время, но это ваши дети и, кроме вас, их никто не защитит!
— Да она у меня вообще молодец: я прихожу, а она уже и ужин приготовила, и младшую спать положила, и сидит у окна, меня дожидается.
— Но она же подросток, и у нее должна быть своя подростковая жизнь, а не ваша.
Я долго еще возмущалась, учила, корила, взывала. Не знаю только, был ли в этом хоть какой-то смысл.
Как грустно и возмутительно, когда дети проживают отнюдь не свою жизнь и совсем ничего не знают о своих желаниях. Тогда нечто очень неправильное происходит с их жизнью, и они перестают разговаривать, уметь, чувствовать, жить.
_________________
Психологическая помощь и психотерапия