что означает скупая церква
Почему на православных храмах купола разного цвета и что означает их количество
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Цвет куполов
Чаще всего храмы и церкви увенчаны золотыми куполами, которые являются символом вечности и славы небесной. Уже при закладке фундамента было ясно, кому или чему будет посвящён храм, и в соответствии с этим впоследствии выбирался цвет купола. Золото – это посвящение Иисусу Христу или великим православным праздникам. При этом в прошлом купола действительно покрывались золотом, которое сначала растворяли в ртути, а затем готовую смесь наносили на подогретые медные листы. Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге был покрыт именно таким способом, а на позолоту куполов ушло 100 килограммов драгоценного металла.
Если православный храм покрыт синими куполами с разбросанными по ним звёздами – это обозначает посвящение Богородице. Звёзды напоминают о Вифлеемской звезде, возвестившей мир о рождении Спасителя, а синий цвет является символом непорочности Девы Марии. Иногда можно увидеть просто синие купола, как на Троицком соборе в Санкт-Петербурге. Изначально его строили для Измайловского полка, офицеры которого носили форму такого же синего цвета.
Зелёные купола, являющиеся символом Святого Духа, венчают храмы, посвященные Святой Троице или православным святым. В честь святых устанавливают так же купола серебряные, обозначающие святость и чистоту.
Купола чёрного цвета можно встретить обычно на территории православных монастырей. Чёрный в данном случае и является символом монашества.
Не слишком часто можно встретить и купола многоцветные, как на соборе Василия Блаженного или храме Спас на Крови. Яркие краски призваны напомнить верующим о красоте и сиянии Небесного Иерусалима.
Форма куполов
Узнаваемая сферическая форма является символом вечности, а вот купола, похожие на шлем, напоминают прихожанам о необходимости всегда быть в Божьем всеоружии.
Если же на храме установлен купол, напоминающий своей формой луковицу, то это является символом молитвы и стремления к небесам. Некоторые исследователи считают: подобная форма купола напоминает пламя православной свечи.
На храмах и церквях, построенных в XVI веке, часто не устанавливали привычные купола, а возводили храм со своеобразным шатром, который был и остаётся символом Богородицы и Небесного Света.
Количество куполов
На православных храмах может быть разное количество куполов: от одного до тридцати трёх, но при этом никогда нельзя увидеть церкви с четырьмя или шестью куполами. Количество неизменно является символом определённого понятия. Один купол – это единство Бога, два символизируют одновременно человеческую и Божественную сущность Спасителя, три – Святую Троицу.
Пять куполов напоминают православным верующим об Иисусе Христе и четырёх евангелистах, а семь говорят о количестве таинств церкви, точно так же, как девять – о числе ангельских чинов.
Если же на храме установлены сразу тринадцать куполов, то они обозначают Спасителя и двенадцать апостолов, в то время, как 33 купола – это количество лет, которые провёл Иисус на земле.
Небольшое село Кукобой, расположенное почти за 200 километров от Ярославля, в начале XX века привлекло к себе всеобщее внимание. Там был построен храм, по красоте и размерам не уступающий петербургскому собору Спаса на Крови, да и не удивительно – ведь проектировал его сам архитектор Высочайшего двора и директор Института гражданских инженеров Василий Антонович Косяков.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
Происхождение слова Церковь. Так ли это по вашим сведениям?
Антон из Шкл.. сын Ник..
(Статью специально не искал, просто это первое что попалось по данному вопросу, поэтому и заинтересовало.)
Слово «церковь» не является переводом какого-либо слова, используемого будь-то Христом или Его Апостолами, но англиканская форма другого слова, которым Римо-Католики заменили слово, использованное Христом и Его Апостолами. В английской Библии по указу короля Иакова, который приказал своим переводчикам в 1611 году не переводить слово «екклезия», как «община» или «собрание», но использовать слово «церковь», вместо перевода.
В Библии нет слова «кириакон», но «экклезия». Обычно говорят, что этимология слова «кириакон» греческое, «кьюриос ойкос» = «дом Бога», но это невозможно, поскольку слово существовало во всех кельтских диалектах задолго до использования греческого.
Вне сомнения слово «церквовь» («church») означает «круг» («circle»). Места поклонения среди германских и кельтских народностей всегда были в виде круга. Сравните с одним из самых древних памятников «стоунхэдж», что в Англии.
В соответствии с оксфордским словарем английского языка слово «церковь» происходит от древнеанглийского «cirice» или «сirce», слово одного происхождения со словом «цирк». Также мы знаем, что диалектная форма слова «сirce» = «kirke», и этимологи соглашаются с тем, что немецкое слово для слова «церковь» = «kirk», «kirche», и в шотландском «kirk», что происходит от древнесаксонского «kirika», что соответствует «kirke» или «circe». Тогда что такое «kirke» или «circe»? И почему король Иаков издал такой приказ, чтобы это название заменило настоящее название «екклезия» или «вызванные»? Причины, по которым король Иаков требовал использования определенных слов во время перевода были конечно же политическими.
Стоит заметить, что гонения на первых христиан происходили в цирках («circe») Рима. Вот некоторые из описаний: «В назначенный для начала зрелищ день толпы черни ожидали до рассвета открытия ворот, вслушиваясь с наслаждением в рыкание львов, в хрипящий рев пантер и вытье собак. Всем зверям уже двое суток не давали есть, а только проносили мимо их носов окровавленные куски мяса для возбуждения в них большей лютости и раздражения аппетита. По временам начинался такой дикий звериный концерт, что нельзя было говорить, и люди, стоявшие у стен цирка, бледнели от страха. Но вот отворились двери цирка, и начались зрелища. Трудно передать, что испытали христиане. Св. Климент, который, быть может, сам был очевидцем, пишет: «Христиане, одетые в кожи, были преследуемы собаками, как дичь, христианки в мифологических костюмах были отдаваемы зверям», голодные львы с жадностию набрасывались на христиан и моментально рвали их в куски; гладиаторы, как бы хвастаясь своею силою и ловкостью, пронзали их копьями или рубили мечами».
***ссылка удалена***
Антон, «. Форум предназначен для диалога с православными христианами и является приложением к интернет-порталу Азбука веры. Здесь вы сможете получить ответы на вопросы о христианстве, которые не смогли найти на сайте, или более подробные ответы на вопросы, которые нуждаются в дополнениях и уточнениях.
Т.е. нужно прежде всего самостоятельно поискать ответ на свой вопрос. Например:
ЦЕРКОВЬ ХРИСТОВА
Как произошло слово Церковь?
Приблизительное время чтения: 5 мин.
Место молитвы, община, народ Божий… — у слова Церковь множество значений. Как же произошло слово Церковь? В каждом языке — своя история. Например, вы знаете, что в лютеровском переводе Библии на немецкий язык нет слова «Церковь»? Немецкое слово Die Kirche там отсутствует. Когда речь шла о храме, Лютер использовал слово Tempel, а в остальных случаях — слово Gemeinde, что значит по-немецки «община», «приход».
В чем причина этого очень странного обстоятельства? Дело в том, что отвергнув Римо-католическую церковь и не признавая Православной Церкви, Лютер все новозаветные утверждения о Церкви как столпе и утверждении истины, о ее непоколебимости и т.д. стал относить лишь к сообществу мирян, в котором, по сути, нет иерархии и священноначалия.
Впрочем, это лютеровское нововведение в немецком все равно не удержалось, и слово Die Kirche осталось вполне употребительным как обозначение Церкви. Между прочим, именно этому немецкому слову родственно древнеславянское цркы и русское слово «церковь». Их общий предок – греческое слово το κυριακόν (kyriakon). Так греки IV и V вв. обозначали церковь в смысле здания или храма. Образованное от греческого слова «Господь» (Кύριος), дословно оно значило «Дом Господа». Кстати, многие народы стали называть Церковь словом, которое обозначало место богослужения. Так румынское слово «Церковь» biserica образовалось из basilica. А у венгров слово egyhäza (церковь) означает дом, здание. Или польское kos’ciol, от латинского castellum (крепость, стены), тоже указывает на здание или архитектуру церкви.
Храм Владимирской иконы Божией Матери в Куркине. Фото: fedmp.ru/ Фото: fedmp.ru
Но собственно в Новом Завете для Церкви как Божиего народа и Тела Христова используется другое древнегреческое слово (которое на немецкий и переводится как Die Kirche). При этом оно находится в интересной смысловой перекличке с греческим словом, обозначавшим язычников.
Итак, раньше мы уже писали о том, как в Новом Завете на древнегреческом языке называли язычников. Дословно «язычники» переводятся с древнегреческого как «народы», «племена». Это слово – τὰ ἔθνη (ethnē) – множественное число от τό ἔθνος (ethnos) –«народ», «племя», «общество», (отсюда, например, в русском языке прилагательное «этнический»). Поэтому в Священном Писании на церковнославянском «языки» означают одновременно и народы, и язычников.
А язычникам как совокупности разных непросвещенных светом Христа народов и противостоит народ, состоящий из тех, кого призвал к себе Бог из разных «языков» или племен, – то есть, Церковь. Ведь древнегреческое слово, взятое для обозначения Церкви, – ἡ ἐκκλησία (ekklēsia) – образовано от глагола ἐκκαλέω (ekkaleō), который значит «вызывать», «призывать».
Вообще слово ἡ ἐκκλησία в древнегреческом языке имеет большую и почтенную историю. Первоначально оно значило общее или Народное собрание всех граждан, которое решало самые важные дела в жизни полиса – древнегреческого города-государства. Всех мужчин, имевших в нем право участия и голоса, вызывали (ἐκκαλέω) в установленные часы герольды, поэтому Народное собрание назвали ἡ ἐκκλησία. Потом в Новом Завете этим словом и назвали Церковь. Получается, если следовать древнегреческой этимологии, что Церковь – это те, кто призван из разных «языков» или народов, собрание «призванных». Более того, так стали называть и христиан – призванные. Призванный по-гречески κλητός (klētos). Так и первые ученики Христа, апостолы сознавали себя призванными Богом. Апостол Павел в самом начале Послания к римлянам обращается к христианам, как «κλητός απόστολος κλητοΐς άγίοις», то есть – «призванный апостол призванным святым» (Рим. I. 1, 7).
Члены Церкви – это призванные не только из иудеев, но и из язычников (ἐθνικοί), то есть из разных народов, которые должны составить новый единый народ, единое тело во Христе. Принадлежность к Церкви в христианстве не зависит от этнического фактора. Она открыта для всех народов или «языков», как и для людей всех возрастов, любого социального положения и образования. Ибо во Христе «нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал. 3, 28-29).
Вступившие в Церковь должны стать членами Единого Тела Христова, «братьями» и «сестрами». Они ответили на призыв Бога поменять свою жизнь, отказаться от эгоистического и автономного существования. Теперь их под началом Господа Иисуса Христа должны объединять между собой вера и любовь, Таинства и священноначалие.
Члены Церкви участвуют в Евхаристической трапезе, принятии Плоти и Крови Христа под видом хлеба и вина. Во второй главе «Деяний апостолов» описаны исходные принципы, объединившие в Церковь самых разных людей. Верующие постоянно находились «в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитве» (Деян. 2,42). «Все же верующие были вместе и имели все общее; и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого; и каждый день единодушно пребывали в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца» (Деян. 2, 44-46).
Кстати, эти строки Нового Завета были популярны среди некоторых коммунистических идеологов и комментаторов. Они усматривали особую близость раннего христианства к коммунистическим учениям, которая выражалась в том, что в первых христианских общинах тоже существовала общность имущества. Между тем, общность имущества как признак христианской жизни оказалась исторически преходящим явлением. Гораздо более существенным было другое: «принятие хлеба» и «принятие пищи в веселии и простоте сердца». Евхаристическая Трапеза и участие в Ней является центральным смыслом церковной жизни, по сравнению с этим вопрос, является ли, например, собственность в государстве общественной или частной, выглядит в христианской традиции как совершенно вторичный. С другой стороны, из объединения вокруг Благодарственной Чаши и христианской любви вытекают дела милосердия и то, что сейчас принято называть социальной работой. Напомним, что в ранней Церкви диаконы как раз были такими служителями в христианских общинах, одним из основных призваний которых и была помощь больным, сиротам, беднякам и другим нуждающимся.
О храмовых финансах и других неудобных вопросах
Размышления в режиме самоизоляции
Когда крепкого русского крестьянина спрашивали, каков его доход, он, хитро прищурившись, отвечал: «Хватает и давать в долг, и отдавать долг, и на ветер бросать». Что означает этот непростой ответ, можно погуглить в интернете. Но на самом деле это не ответ, а уход от ответа. Примерно так отмахнется от вопроса и любой уважающий себя современный россиянин: «Хватает». Дело в том, что в нашем менталитете тема доходов, так сказать, табуирована: от зарплаты чиновника до зарплаты соседа и даже родственника. Такие вопросы задавать как-то неудобно. Хорошо это или плохо, но так есть. Так уж сложилось. Да и, действительно, зачем спрашивать? Человека, который доел сегодня последнюю краюху хлеба, а на завтра у него ничего нет, видно издали. А остальным хватает. Кому – на хлеб, кому – на хлеб с маслом, а кому еще и на икру сверху. Ну, опять же, красную, черную или кабачковую, спрашивать не принято.
Тема церковного бюджета сегодня тоже табуирована. Зачастую не только прихожане, но даже и рядовые священники не знают, много ли у прихода денег, на что они тратятся, – это забота настоятеля и казначея. И это тоже особенность нашего менталитета. Одно можно сказать наверняка: существование прихода на какой-то территории означает, что пожертвований хватает. То есть на данной территории хватает людей, которым нужен храм и служители при нем, чтобы покрестить ребенка, отпеть усопшего, повенчать молодых и просто прийти помолиться. Пожертвования людей, посещающих храм, как раз и создают тот бюджет, из которого начисляется заработная плата священнослужителям, певчим, уборщицам, сторожам, оплачиваются коммунальные услуги, налоги, ремонт и все остальное.
Каким-то приходам повезло: они находятся в центре города, в удобной транспортной развязке, до них легко добраться, у них много состоятельных прихожан. Этим храмам хватает и на богатую роспись, и на прекрасный хор, и на серьезную социально-благотворительную работу, общественную и образовательную деятельность. Другим храмам повезло меньше: они находятся, например, в вымирающем селе. Им тоже хватает, но только на то, чтобы едва свести концы с концами, иногда за счет средств самого священника, кстати. Но раз приход действует, значит, хоть как-то можно существовать, значит, денег хватает. Еще раз повторюсь: жизнеспособность храма зависит от «денежного потока», формируемого прихожанами, ну или от личного подвига сельского священника-одиночки. Наши храмы не содержит ни государство, ни Москва, ни олигархи, за редким, даже редчайшим исключением.
Сегодня в вопросе содержания храмов у многих, даже постоянных прихожан, нет четкого понимания ситуации, а есть некая отстраненность: «Не мое это дело». Как же мы пришли к такому отношению? Отчасти нас избаловало некое смутное воспоминание о царских временах, когда Церковь была в значительной степени на государственном финансировании. Многие (но далеко не все) церковные учреждения и храмы строились и содержались за счет государевой казны, а также православных меценатов, коих было немало. Память об этом осталась в нашем менталитете: «Я, конечно, принесу в церковь свой гривенник, но ведь этого явно мало; очевидно, что содержит ее кто-то другой, богатый и могущественный, наверное, помещик или сам царь-батюшка». Справедливости ради нужно отметить, что до революции официально публиковались ежегодники, в которых подробнейшим образом расписывалось имущество и доход каждого прихода. Все было предельно прозрачно: сколько десятин земли, сколько средств из казны, какой кружечный сбор и требы. Но это было уже очень давно.
После революции отделение Церкви от государства, то есть от государственного финансирования, физические репрессии верующих, закрытие и разрушение храмов загнали Церковь буквально в подполье, вынудили старательно прятать от враждебного государства (и от возможных осведомителей среди прихожан) всё, включая и свои финансы. Церковная казна потеряла прозрачность. Приходская община в результате гонений была разрушена: верующие, приезжавшие в единственный храм со всего региона, перестали чувствовать себя единым организмом, ответственным за судьбу своего храма, приходские собрания стали пустой формальностью, ну а распределение средств сосредоточилось в руках настоятеля, а в некоторых случаях – даже засланного советской властью «церковного старосты».
В позднесоветское время гонения ослабли, а рубликов, пожертвованных пенсионерами, с избытком хватало и на содержание храма, и на очень неплохое (по советским меркам) жалование священникам и сотрудникам храма. Ведь храм, как правило, был один на областной центр, а верующих было немало. Да и тратить особо некуда было, ведь любая деятельность кроме богослужения была по-прежнему запрещена. Церковь стремительно богатела, и на фоне брежневского дефицита и горбачевских талонов выглядела уже вполне респектабельно, а прихожане не особо задумывались, на что живет Церковь, просто покупали свечки, подавали записки, и было очевидно, что этого вполне хватает.
До сих пор живы стереотипы: «государство нам должно» и «Церковь богата, проживет и без меня»
С другой стороны, советская власть приучила нас к социальной безответственности, ведь мы ни за что не платили. Детский сад, школа, институт, больница, жилплощадь… Всё было за государственный счет, за все платило большое и могучее советское государство. И вот эта смесь советского «государство нам должно» и «Церковь богата, проживет и без меня» пришла в 1990-е годы, когда «новые русские» и старые партийные функционеры стали строить храмы. И будущие прихожане с этим радостно согласились: «Вот, у них есть деньги и власть, пусть они нам построят, тогда мы и будем ходить». Конечно, были замечательные исключения, но массово дело обстояло именно так.
Вся эта предыстория сформировала современное отношение к церковным финансам – не только со стороны далеких от темы «диванных финансистов», но зачастую и постоянных прихожан. Все перечисленные «архетипы» постоянно всплывают в разговоре: «Вы же на госфинансировании, почему за свечки еще деньги берете? В Церкви все должно быть бесплатно! Вас же “Газпром” спонсирует! Вам же губернатор дает! У вас же богатые спонсоры!» Увы, не содержит нас «Газпром». Наши главные благотворители – вы, дорогие прихожане. И если хотите, чтобы ваш храм действовал, а священники в нем служили, а не ждали покойников в прощальном зале или не подрабатывали таксистами по ночам, вам нужно полностью храм содержать. Не просто купить свечку и посетовать, что подорожали записки, а содержать. Богатые благотворители, конечно, есть, но они могут сделать разовое пожертвование, заказать дорогую икону или целый иконостас, оплатить какие-то конкретные строительные работы или даже построить храм. Но редко какой храм сможет похвастать регулярной спонсорской помощью, постоянно покрывающей все расходы. Содержать храм приходится приходскими силами.
Все эти рассуждения касались недавнего «мирного времени». А в сегодняшней непростой ситуации всем храмам категорически не хватает средств. И тут уже вопрос не в дорогих иконах и не в позолоте куполов. Не хватает на оплату труда работников храма. По причине эпидемии вместе с прихожанами исчезли из наших храмов и пожертвования. Это означает только одно: абсолютное большинство прихожан жертвуют на храм только в виде треб и свечей, не представляя себе, какой процент расходов покрывает его личный вклад, считая, что эти пожертвования – некие «сверхдолжные заслуги», без которых приход в общем-то может и обойтись.
Без эпидемии денег хватало. По закону больших чисел: не один, так другой, не другой, так третий; не постоянный прихожанин – так проезжий: кто-нибудь да пожертвует. Сейчас не жертвуют ни постоянные прихожане, ни тем более «захожане». Конечно, ситуация не совсем катастрофическая, но если у крупных приходов была какая-то финансовая «подушка безопасности», был штат сотрудников, без которых можно обойтись, на которых можно сэкономить (что, на самом деле, тоже очень печально), то в маленьких сельских приходах эпидемия ударила непосредственно по единственному работнику – священнику. Если из храма уйдет красивый хор, это неприятно, но не страшно; даже если уйдут просфорница, уборщица, сторож и дворник – все это можно стерпеть. Но если приход не обеспечит священника и не сможет оплатить коммуналку – храм будет стоять пустым, без отопления и света, а долги будут только расти.
Здесь мне видится два вопроса. Вопрос ближней перспективы уже озвучен многими: #поддержисвойхрам. Подсчитай, сколько ты жертвуешь в обычное время, прибавь к этому немного за своих соседей, друзей и знакомых, которые приходили в храм гораздо реже и сейчас вряд ли задумываются о содержании храма, еще прибавь за престарелых прихожан, которые не умеют пользоваться интернет-банком, и переводи регулярно на храмовый счет. Ну, или подавай записки в режиме онлайн, заказывай молебны, панихиды… Все, как в обычное время. Если ты считаешь себя прихожанином, конечно. Не нужно думать, что чужой богатый дядя продержит храм на плаву во время эпидемии. Если не мы – то никто.
Прихожане должны быть ответственны за формирование и распределение церковного бюджета
Вопрос дальней перспективы – серьезный и честный диалог о приходских финансах и активное привлечение прихожан к ответственности за формирование и распределение церковного бюджета. Безусловно, этот диалог будет сложным. С одной стороны, далеко не всем входящим в храм можно доверить распределение церковных средств. Нужно, чтобы человек ориентировался в современной обстановке, в уровне цен, разбирался в хозяйстве, социальных вопросах и, наконец, сам был жертвователем и, конечно, верующим прихожанином, а не просто сторонним спонсором. Открытость, прозрачность – да, для всех прихожан, но вот «рулить», конечно, захотят многие, но не многие смогут. Следовательно, нужен механизм формирования попечительского совета – не формальной, а реально действующей структуры. С другой стороны, будет сопротивление некоторой части духовенства «позднесоветского образца», привыкшей мыслить, перефразируя Людовика XIV, так: «Церковь – это я», воспринимающей церковный бюджет как свой личный источник дохода. Ну, это вполне понятно, ведь на очередном собрании может встать вопрос: откуда у батюшки новая машина, сопоставимая по стоимости с расходами, необходимыми на достройку храма?
Если такой диалог состоится и будет продуктивным, мы убьем нескольких зайцев сразу. Мы снимем с Церкви и священнослужителей постоянные обвинения либеральных СМИ в финансовых интригах, так как сможем ответить: «Извините, сколько средств собрали, столько и распределили, туда, куда сами решили, это уж наше общинное дело». И даже если прихожане решили купить батюшке дорогую машину или, например, в знак благодарности за труды отправить его с семьей на курорт – то это будет их общинное решение, а не его личный произвол. Во-вторых, прихожане будут чувствовать ответственность за свой храм. Ведь если человек принес свои деньги, не просто положил их в копилку, а два часа аргументированно спорил о том, куда их направить, ему будет далеко не все равно, на что их в итоге потратили, что в храме обновилось и чего еще не хватает. Коллегиальные финансовые решения позволят избежать многих несуразностей, таких как нереальные, надуманные, нерентабельные приходские проекты, бесполезные печатные издания, чрезмерно раздутые штаты или, наоборот, слишком низкие зарплаты служащим в храме, нецелевые расходы и т.д., ведь не секрет, что далеко не все настоятели одновременно и хорошие хозяйственники.
Коллегиальные финансовые решения позволят рационально распределять приходские средства
Мы сможем освободить священника от поисков цемента, профнастила, арматуры, пиломатериала, от необходимости ругаться с бригадами строителей, ведь священнику нужно служить, а не быть прорабом на стройке храма. Наконец, это будет серьезный шаг к формированию реальной приходской общины, поскольку совместные дела, как известно, объединяют.
Ну, а если все останется по-старому, если мы не проведем работу над ошибками.
Пройдет эпидемия, вернутся в храм прихожане, снова принесут свои пожертвования, и все вернется на свои места. Если, конечно, не будет второй волны… Или опасности возникновения второй волны… Или профилактических мер по предупреждению опасности возникновения второй волны… Или настоящих, а не надуманных алармистами гонений… Или еще чего.
Сегодня нам дан шанс пересмотреть приходскую жизнь и сделать наши приходы более устойчивыми, в том числе в финансовом отношении. Конечно, финансы – далеко не самый важный, но, пожалуй, самый трудный и болезненный вопрос. Другие вопросы надеюсь затронуть в других публикациях.
А пока, как это ни банально звучит, – огромная благодарность всем, кто, несмотря ни на что, поддерживал и поддерживает храмы, с пониманием и смирением воспринимая нынешнюю суровую реальность.