кастом культура что это
Бренды
Burris Custom City
Понятие «кастом» зародилось в Америке в далеких 30-х годах, и изначально применялось к автомобилям. К тому времени их производство было поставлено на поток, что превратило машины в доступное средство передвижения для большинства людей. Спортивные автомобили всё так же являлись дорогим удовольствием. Обычная машина «облегчалась» за счёт удаления «лишних» деталей, двигатель форсировался. Это направление стремительно набирало обороты и в конце 40-х годов превратилось во всеамериканскую истерию. Именно в это время появилось огромное количество всевозможных клубов, объединённых в различные ассоциации. Считается, что именно в этот период возникло такое понятие, как «кастом кар». В переводе с английского «custom» означает «сделанный на заказ, индивидуальный». Первый автомобиль подобного рода был сделан выдающимися механиками и жестянщиками, братьями Джорджем и Сэмом Баррис.
Братья Джордж и Сэм Баррисы
Что такое кастом байк?
Кастом является ключевым словом в понятиях «кастомайзинг» (customizing) и «кастомайзер» (customizer). Их используют, соответственно, как название всей индустрии производства эксклюзивных транспортных средств и тех людей, которые непосредственно их изготавливают.
Kustom kulture — культурный сленг
Сегодня в публикациях часто встречается иное написание — «kustom kulture». Считается, что моду на такое «неправильное» написание ввел тот самый классик создания кастом машин — Джордж Баррис, а впервые оно появилось в рекламе его мастерской, опубликованной в одном из номеров Hot Rod Magazine за 1948 год. Корни этого события лежат немного глубже: еще до войны братья Баррисы с единомышленниками основали в Калифорнии Kustoms Car Club.
Кастом культура
Burris Custom City
Понятие «кастом» зародилось в Америке в далеких 30-х годах, и изначально применялось к автомобилям. К тому времени их производство было поставлено на поток, что превратило машины в доступное средство передвижения для большинства людей. Спортивные автомобили всё так же являлись дорогим удовольствием. Обычная машина «облегчалась» за счёт удаления «лишних» деталей, двигатель форсировался. Это направление стремительно набирало обороты и в конце 40-х годов превратилось во всеамериканскую истерию. Именно в это время появилось огромное количество всевозможных клубов, объединённых в различные ассоциации. Считается, что именно в этот период возникло такое понятие, как «кастом кар». В переводе с английского «custom» означает «сделанный на заказ, индивидуальный». Первый автомобиль подобного рода был сделан выдающимися механиками и жестянщиками, братьями Джорджем и Сэмом Баррис.
Братья Джордж и Сэм Баррисы
Что такое кастом байк?
Кастом является ключевым словом в понятиях «кастомайзинг» (customizing) и «кастомайзер» (customizer). Их используют, соответственно, как название всей индустрии производства эксклюзивных транспортных средств и тех людей, которые непосредственно их изготавливают.
Kustom kulture — культурный сленг
Сегодня в публикациях часто встречается иное написание — «kustom kulture». Считается, что моду на такое «неправильное» написание ввел тот самый классик создания кастом машин — Джордж Баррис, а впервые оно появилось в рекламе его мастерской, опубликованной в одном из номеров Hot Rod Magazine за 1948 год. Корни этого события лежат немного глубже: еще до войны братья Баррисы с единомышленниками основали в Калифорнии Kustoms Car Club.
Мастерская
Burris Custom City
Понятие «кастом» зародилось в Америке в далеких 30-х годах, и изначально применялось к автомобилям. К тому времени их производство было поставлено на поток, что превратило машины в доступное средство передвижения для большинства людей. Спортивные автомобили всё так же являлись дорогим удовольствием. Обычная машина «облегчалась» за счёт удаления «лишних» деталей, двигатель форсировался. Это направление стремительно набирало обороты и в конце 40-х годов превратилось во всеамериканскую истерию. Именно в это время появилось огромное количество всевозможных клубов, объединённых в различные ассоциации. Считается, что именно в этот период возникло такое понятие, как «кастом кар». В переводе с английского «custom» означает «сделанный на заказ, индивидуальный». Первый автомобиль подобного рода был сделан выдающимися механиками и жестянщиками, братьями Джорджем и Сэмом Баррис.
Братья Джордж и Сэм Баррисы
Что такое кастом байк?
Кастом является ключевым словом в понятиях «кастомайзинг» (customizing) и «кастомайзер» (customizer). Их используют, соответственно, как название всей индустрии производства эксклюзивных транспортных средств и тех людей, которые непосредственно их изготавливают.
Kustom kulture — культурный сленг
Сегодня в публикациях часто встречается иное написание — «kustom kulture». Считается, что моду на такое «неправильное» написание ввел тот самый классик создания кастом машин — Джордж Баррис, а впервые оно появилось в рекламе его мастерской, опубликованной в одном из номеров Hot Rod Magazine за 1948 год. Корни этого события лежат немного глубже: еще до войны братья Баррисы с единомышленниками основали в Калифорнии Kustoms Car Club.
Кастом Культура
Кастом Культура (от англ. Custom made — «сделанное под заказ» и англ. Сulture — «культура», также употребляются термины «кастомайзинг» и «кастомайзеры» имея в виду процесс создания и мастеров создающих кастомы) — это американский неологизм, зародившийся в Соединенных Штатах Америки в 1950-х годах и доживший до наших дней. Термин используемый для описания произведений искусства — стилистически направленных автомобилей, мотоциклов, рисунков, причесок, татуировок, отдельно стоящей моды и тех, кто создает предметы по индивидуальным проектам отличающимся от заводского многосерийного производства, но неуклонно привязанного к определённому стилю. Сама культура появилась из хот-род культуры Южной Калифорнии в 1960-х.
Важный нюанс, когда дело касается написания словосочетания «Кастом культура» на английском, правила хорошего тона требуют писать слово «Кастом» на хот-роддерский манер — через «К» (Kustom). Считается, что моду на такое «неправильное» написание ввел классик хот-роддинга Джордж Баррис. Впервые публично оно появилось в рекламе его мастерской, в одном из номеров журнала «Hot Rod Magazine» за 1948 год. Ещё до войны братья Баррисы с единомышленниками основали в Калифорнии «Kustoms Car Club». [1]
Содержание
Популяризация в Америке
Ключевые фигуры
С самых первых дней зарождения хот родинга, американские кастомайзеры осваивали существующие в то время стили и направления. С течением времени каждый из стилей самостоятельно развивался и все больше вливался в повседневную жизнь. Наряду с многочисленными тату художниками, автомобильными дизайнерами, фильмами и телешоу, такими как Американские граффити, «The Munsters»(The Munster Koach, Drag-u-la) способствующими популяризации и узнаваемости Кастом Культуры.
Ключевыми фигурами в становлению кастома были:
Основы составляющие Кастом культуру
Мейнстрим направления кастомайзинга создавали различные ответвления, которые развивались самостоятельно за счет других веяний, моды и времени. Немаловажным фактором здесь является территориальная принадлежность дающая свою специфику, впервую очередь в выборе доноров для создания кастом каров и мотоциклов.
Автомобили
Мотоциклы
Велосипеды
С 1930-х по 1950-е года все более популярными становились велосипеды-круизеры (cruiser bikes или beach cruiser). Первые круизеры стали выпускаться американской фирмой Schwinn. Отличительными чертами были — прямая посадка, стальная рама (некоторые модели весом достигали более 50 фунтов), колеса с камерами и 1 скорость. Такие параметры сделали их относительно медленными, что создавало некую «вольяжную» езду, прежде всего, подходящую для ровной поверхности. Они были популярны у развозчиков газеты (Paperboys) и курьеров.
Competing firms including Roadmaster, Columbia, Shelby, Monark, and Huffy used styling features and distinctive models to attract buyers—including a Donald Duck bike with quacking horn, «cowboy» models named after Gene Autry or Hopalong Cassidy, and details such as fringed saddlebags, capgun holsters, springer fork suspensions, motorcycle-style horn tanks, and extensive chrome plating. The Huffy Radio Bicycle featured an AM radio built into the oversized top tube.
Постепенно пришедшие в Америку из Европы родстеры (ситибайки) начали вытеснять круизеры с рынка за счет меньшей ширины колес, веса, опцией с переключением скоростей, способностью быстрее преодолевать подъёмы вверх и длительные расстояния. 
В 1963 году, компания Schwinn выпустила первый маслбайк, в виде модели Sting-ray.
The cruiser also ceded market share to muscle and lowrider bikes featuring banana seats, oversized shift levers, and ape-hanger bars inspired by West coast motorcycle customizers—which in turn gave birth to the modern BMX bike, while the cruiser went into a steep sales decline.
В 1960-х годах появились велосипеды лоурайдеры, с «качающим» амортизатором на вилке «Springer» они копировали направление аналогичных автомобилей, которые в то время набирали популярность. Таким образом дети и подростки, которые были слишком молоды, чтобы получить права воспитывались на культуре лоурайдинга. Аналогичная история происходила и с велосипедами чопперами, которые также копировали визуальный облик мотоциклов-чопперов и входили в тренд. 
В современных стилях также популярны так называемые «Stretch Cruiser» (с англ. — «Вытянутый круизер»), которые сочетают в себе удобную посадку круизера и низкий клиренс в стиле лоурайдера.
В России и СНГ
В России считается, что один из первых велосипедов чопперов был привезен в 2001 году, что впоследствии послужило созданием первого российского вело-кастом клуба «Растабайк». На 2015 год в России, Украине и Белоруссии насчитывается более двух десятков вело кастом клубов и мастерских.
Татуировки
Татуировки являлись неотъемлимым атрибутом подавляющего большинства кастомайзеров всех времен. Получив популярность в кастоме они также перенимали различную стилистику и тематику субкультур разных периодов, однако принято считать, что основополагающим стилем является так называемый Олд скул [6] (от англ. Old School — дословно «старая школа») в котором знаменитым татуировщиком, пользовавшимся репутацией одного из самых значительных мастеров своего времени был Моряк Джерри.
Субкультуры
Вначале кастом культуру 1950-х ассоциативно связывали только с гризерами и набирающим музыкальным стилем рокабилли, затем по прошествию времени тенденции и влияния менялись, у руля оказывались другие субкультуры
Каждая из перечисленных выше субкультур имела свои предпочтения в кастомизации машин, свою моду, свои музыкальные течения с добавлением собственных идей и представлений о том, что на самом деле круто, а что нет. Неистовый пинстрайпинг, заниженные крыши у автомобилей марки Mercurys, переваренные мотоциклы марок Harley-Davidson и Triumph, от блестящей краски (флейки) до сплошной чёрной грунтовки, от героев мультиков до чудовищ из фильмов, абсолютно все оказывало влияние на формирование Кастом культуры. [7]
Возвращение к истокам
Наконец в конце 1990-х и начале 2000-х годов, кастом культура окончательно взяла курс на возрождение американской «классической» кастом культуры 50-х и 60-х годов. Каждый индивидуальный стиль был определен и имел свою собственную американскую историю. Все направления, которые были ранее нетерпимы друг к другу в прошлом, теперь стали собираться вместе в большие выставки сплоченные идеей хранить традиции олдскула.
Символы и кастом графика
Кастом культура породила термин «Kастом графика» для описания стиля художественного произведения, связанного с данной субкультурой при нанесении изображений на плакаты, листовки, футболки и разработку логотипов. [8]
Выделяются следующие основные элементы: 
The famous “flyin’ eyeball» logo. what does this all mean? According to Von Dutch, the flying eyeball originated with the Macedonian and Egyptian cultures about 5000 years ago. It was a symbol meaning «the eye in the sky knows all and sees all.» Dutch got a hold of this symbol and modified it into the flyin’ eyeball we know of today. His belief of reincarnation is tied into the logo that all past lives are watching what you do in the present. There have been numerous «incarnations» of this design over the years and it still remains an icon of the ’50s and ’60s street rod crowd. Mystery solved
Certains thèmes reviennent souvent tels que l’hirondelle colorée, des cerises, les toiles d’araignées sur le coude, les pin-ups, l’œil avec des ailes de la marque Von Dutch, ou encore les tikis
Происхождение «Clay Smith Cams» идет корнями к 1930 году, когда Канзас автогонщик Pete Bertrand (Пит Бертранд) открыл авто тюнинг магазин в Long Beach, California. Клэй Смит, был просто мальчиком, который работал у Бертранда вплоть до его смерти от пневмонии в 1942 году. Смит, сам был любителем гонок и взял на себя правление компанией продолжая производить детали двигателя, особенно распредвала. В 1952 году, Смит объединился с Troy Ruttman, чтобы выиграть «Индианаполис 500». Смит продолжал участвовать в гонках на автомобилях и катерах до 1954 года, до тех пор пока не погиб в аварии с Roger Ward (Роджером Уардом) на Ду-Койн.
Некоторые люди путают «Mr. Horsepower» с мультипликационным персонажем Дятлом Вуди. Отличие состоит в изогнутости клюва и в перьях на голове, у Вуди они приглаженные и на концах образуют V-образную форму.
Постсоветское пространство
После того, как железный занавес был разрушен, в постсоветское пространство интенсивно стала внедряться культура запада. Иностранные авто и мото концерны, стали осваивать российский рынок. Постепенно, переставая быть дефицитом, иномарки вызывали большой интерес у жителей бывших социалистических стран и поражали своими на тот период новаторскими идеями. Новые знания и стремление не устапать западным странам толкали отечественных умельцев на попытки конкурировать с уже более 70 лет существующей культурой хотродинга.
Успехи на мировой кастом арене
К концу ХХ века в России стали образовываться мастерские, которые затем и стали первой волной отечественных кастомайзеров. Однако заявить о себе на мировом уровне Россия смогла лишь в конце 2000-х.
2009 г.
Наиболее популярной по части мотостроения стала мастерская Fine Custom Mechanics (FCM), основанная в 2004 году, которая всего через 5 лет в августе 2009 года поехала представлять Россию на Чемпионат Мира по кастомайзингу проходивший в 7 раз, а также для участия в Кастом Байк Шоу «Rat`s hole» в американском городе Sturgis (Стерджис, Южная Дакота, США), которое проводилось в 21 раз.
Fine Custom Mechanics с кастомом «Moscow»(Москва) заняли 9 место в классе «Freestyle». Yuri Shif Custom (YSC) c кастомом «The Machine» («Машина») занял 3 место в классе «Freestyle» и 1 место в «Metric World Championship Class Results» [20]
2013 г. Сразу несколько российских мастерских смогли приехать на Мировой Чемпионат, который на этот раз проводили в Германии, однако рейтинговых мест на заявленное количество кастом байков от России оказалось крайне мало.
2014 г. Мировой чемпионат вновь проводился в Германии, что позволило принять участие большему количеству российских кастомайзеров.
Кастом шоу РФ и СНГ
Кастом Фестивали
Отличительной чертой «ККК» и «CCR» является допуск к участию в выставке экспонатов на базе советских автомобилей и мотоциклов, что способствует более всестороннему развитию кастомайзинга без прямолинейного упора на американские корни мирового кастом мейнстрима.
Фильмы/сериалы/шоу
Немаловажную роль в популяризации и любви к кастомайзингу сыграли популярные фильмы, сериалы и телешоу:
Фильмы
Сериалы
Известные личности
Интересные факты
См. также
Напишите отзыв о статье «Кастом Культура»
Примечания
Литература
Ссылки
Список авторов находится на странице истории правок оригинальной статьи. комментарий
Список авторов находится на странице истории правок оригинальной статьи. комментарий
: неверное или отсутствующее изображение
Отрывок, характеризующий Кастом Культура
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений <о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.
Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j’ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J’ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C’est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j’ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d’epouser l’autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c’est que j’aime l’un et l’autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s’appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m’aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j’ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu’il m’a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.
В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.
Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство.
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.
Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.