динамическая концепция времени утверждает что
Динамическая концепция времени утверждает что
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
Моей жене Светлане Федоровне с благодарностью за долготерпение и понимание посвящаю
Первое издание этой книги <1>увидело свет в Киеве в сентябре 2000 года. Книга получилась не очень удачной — на плохой бумаге, с ошибками и с неряшливой полиграфией. Поэтому когда всего через три месяца я узнал, что московское издательство «АСТ» готово книгу переиздать, то, естественно, обрадовался — появилась надежда, что в исполнении солидного издательства «Природа времени» окажется более симпатичной.
Однако, подумав, я понял, что главное не это. Главное, что, воспользовавшись переизданием, я имею возможность внести в содержание книги существенные дополнения.
Во-первых, выяснилось, что некоторые читатели пугают два совершенно разных концептуальных подхода к определению самого понятия времени.
Согласно первой концепции, времени вообще нет, это только абстракция, придуманная людьми для удобства пользования, т. е. для оценки длительности событий. Согласно второй концепции, времени тоже нет, но только в определенном смысле, т. е. нет как явления первичного и самодостаточного. Из первого утверждения следует, что в Природе в принципе нет реального времени и, следовательно, можно пользоваться любыми произвольно выбранными часами, лишь бы они были удобными. Из второго — что время — это вторичное проявление реально существующих в Природе физических процессов, которые, в конечном счете, и определяют ход всех часов.
Я, безусловно, разделяю (и в меру сил развиваю) вторую точку зрения, которую, в той или иной степени, отстаивали и Платон, и Лейбниц, и Бошкович, и Эйнштейн.
Во-вторых, мне, очевидно, не стоило в первом издании так категорично утверждать, что реальному физическому времени присущадвойственная природа. Да, конечно, собственное время покоящегося тела зависит от двух как будто различных причин — оттого, в каком гравитационном поле оно находится, и от плотности внутренней энергии самого тела. Но эти два главных фактора в общем случае генетически взаимозависимы, а поэтому мне следовало бы выдвинуть утверждение о единой природе времени и о различной весомости этих главных времяформирующих факторов в различных ситуациях.
И, наконец, в-третьих (и это, может быть, самое главное), в новом издании я имею возможность восполнить пробел, допущенный в первом издании. Я давно уже был просто обязан упомянуть об открытии Нобелевского лауреата, основателя целого направления в термодинамике бельгийского ученого Ильи Пригожина о том, что при необратимых процессах появляется «особое» «внутреннее время», принципиально отличное (по мнению Пригожина) от времени астрономического. Познакомившись, наконец, с трудами Пригожина, я с удовлетворением обнаружил своеобразный парадокс. За несколько десятилетий до того, как я предложил эту гипотезу, выдающийся физик «ее подтвердил» теоретически и экспериментально. Ибо, по существу, он показал (так мне представляется), что при изменении плотности внутренней энергии в физических системах их собственное время обязательно изменяется. Этому утверждению, в общем-то, и посвящена моя книга. И, конечно, я постараюсь показать, что никакого принципиального отличия «внутреннего времени» от времени астрономического нет. Природа времени едина и для микро- и для макромира, и для Метагалактики в целом. То, что мои представления о времени в главном так счастливо совпали с открытием Пригожина, вселяет в меня уверенность, что обязательно наступит день, когда усовершенствованная гипотеза локально-когерентного времени обретет статус единой теории реального физического времени.
Пользуясь случаем, выражаю искреннюю признательность поэтессе и бизнесмену Наталии Олеговне Мясниковой, которая по собственной воле показала «Природу времени» московским издателям и, может быть, в качестве главного (последнего) аргумента пригодности моей книги к переизданию использовала свое удивительное обаяние.
Предлагаемая читателю книга по большому счету является вторым, расширенным и исправленным, дополненным и значительно углубленным вариантом моей первой книги «Физическая сущность времени» <2>. В названиях двух книг ясно отражается различие их содержаний. В первой обосновывается новый времяформирующий фактор — внутренняя энергия тел, во второй исследуются первоистоки происхождения времени, то есть доказывается, что временные свойства порождает сама материя в различных взаимодействиях.
Наиболее значительным изменениям подверглась вторая глава — она переписана заново, сделан акцент на раскрытии природы времени. Первая глава дополнена большим разделом: «Представления о времени в конце XX века». Появилась новая четвертая глава. Третья глава, посвященная следствиям гипотезы, оставлена почти без изменений.
В новой работе я уточнил основное уравнение собственного времени тел и более точно дал определения и выводы, значительно расширил библиографические ссылки.
С момента публикации первой книги прошло два года, а кажется, что минула вечность.
И неудивительно — события первого года развивались стремительно. Вначале я раздавал книжку всем знакомым, кого вспоминал и кого встречал на улице. Далее… Если о жизни судить по крупным событиям, то я пережил несколько потрясений, по крайней мере, три — это точно. Первое оказалось приятным. Книга вдруг «пошла», ее покупали в магазинах и на книжном рынке. Ее спрашивали, когда я задерживался с очередной порцией. Я испытал легкий, но приятный шок, как если бы вдруг выяснилось, что в меня влюбилась Линда Евангелиста. Я даже слегка смущался, понимая, что я недостоин, т. е. отдавая себе отчет в том, что книжка посвящена специальной проблеме и местами перегружена профессиональными терминами и понятиями. Оказалось, что, несмотря на многолетний экономический кризис и разгул дебилизма в области массовой культуры, людей на Украине продолжают интересовать проблемы Времени. И вот, пребывая в состоянии легкой приподнятости над грешной землей, я начал допускать одну ошибку задругой. Звонили незнакомые, присылали письма профессионалы. Отзывы были положительными. Один ученый даже высказался в том смысле, что книгу он читает малыми порциями, потому что вновь и вновь возвращается к прочитанному, как бы погружается и погружается, но «может быть, она бездонна», — так передали мне его слова (наверное, он пошутил). Но на мгновение я испытал давно позабытое чувство — захотелось подарить ему букет алых роз, словно он и есть Линда Евангелиста.
Летом 1998 г. я побывал на Международном конгрессе по фундаментальным проблемам естествознания (Санкт-Петербург, Россия) и даже выступил с докладом и был нормально принят… Я все больше и больше вовлекался в какие-то обсуждения и организационные мероприятия.
И тут меня попутал бес. Мой товарищ предложил мне выступить в Министерстве по вопросам науки и технологий перед представителями официальной науки с докладом, а они, мол, потом официально оценят и тогда фонд фундаментальных исследований официально выделит грант… Мне бы поблагодарить товарища и… жить бы себе тихо, никого не трогая.
Но… Испытывая легкий дискомфорт и терзаемый хорошо скрытым тщеславием, я в один прекрасный солнечный день направился к ученым людям. Среди двенадцати человек — местных и приглашенных — главенствовали двое: доктор наук, астрофизик Ш. и член-корр. НАН Украины физик-теоретик Ф. Астрофизик Ш., постоянно как-то странно усмехаясь (словно подсмотрел в замочную скважину интимную сцену и предвкушал удовольствие от того, что сейчас всем расскажет), достал несколько бумажек и, приблизив одну из них вплотную к толстым стеклам очков, начал читать. Оказалось, что на 31 странице у меня была неточность, а на 37 — небрежность. Оказалось, что, говоря о потоках времени, я не дал определение потока вообще… Итак, странно усмехаясь, Ш. дошел до последнего листочка. Я с пониманием внимал, более того, соглашался с ним, но ждал, когда же он заговорит по существу. Ф. все это время молчал и в моих глазах становился все важнее и важнее. Наконец, Ш. рассказал, какой я нехороший по мелочам, и я приготовился слушать о гипотезе: о концептуальном подходе, о противоречиях в обосновании, о сомнительных следствиях, о неправомерности и т. д., и т. п. Но Ш., оказывается, все уже сказал. Бросив в мою сторону пустой взгляд, он с почтением повернулся к Ф. АФ. все молчал и молчал, и все понимали, что вот сейчас сам он как скажет… А он все молчал. Наконец Ф. встрепенулся, прервав поток каких-то, безусловно, умных мыслей, и спросил, давно ли я сдавал экзамены по физике. Ш. от таких слов тоже встрепенулся и обвинил меня в том, что я покушаюсь на основы… Я попытался сопротивляться, т. е. хотел сказать им, что когда наука встречается с аномалиями и парадоксами, тем более с психофизическими феноменами, то имеют право на жизнь и экстравагантные идеи… И привел в качестве примера, идею академика В.П. Казначеева о том, что некие невидимые сущности вокруг нас представляют полевую форму жизни. На это Щ. заявил, что Казначеев вообще не ученый, Я сослался на академика М.М. Лаврентьева, который отстаивает возможность передачи информации с «мгновенной» скоростью через потоки времени. На это Ш. только тоскливо усмехнулся, как бы страдая от того, что я привожу такие глупые примеры. «А вы нарушаете всем известное…» — опять встрепенулся Ф. Покая соображал, в каком месте книжки я особенно наследил и где у меня заложена мина под «основы», оказалось, что семинар закончился.
24. Что есть время?
Прежде всего, следует отметить, что время само в себе бессодержательно, является чистой формой, в которой осуществляется любая динамика. Время является априорным условием любой динамики вообще, любого движения, процесса, изменения, события, акта: «Время – форма протекания всех механических, органических и психических процессов, условие возможности движения, изменения, развития» [1, с. 450].
В истории философии и науки проблема времени приобрела множество форм и контекстов. В современном знании категория времени применяется как темпоральная характеристика различных уровней бытия. Исследователи выделяют время физическое, биологическое, психологическое, социальное [2]. Также различают время космологического, биологического, индивидуального, социального и исторического бытия [3]. Или: время онтологическое, психологическое и физическое [4]. Анализируется время как особая форма бытия культуры, как теоретическая возможность и необходимое условие познания многообразия форм культуры [5]. С различных позиций осмысливаются линейная и циклическая модели времени [6]. М. Элиаде обстоятельно проанализировал особенности мифологического мышления, для которого характерно фундаментальное различение двух времен – сакрального и профанного [7]. Разнообразные варианты философской рефлексии проблемы времени позволяют говорить о художественном времени, об экзистенциальном времени, о соотношении времени локальных культур и непрерывного общемирового развития [8] и т.д. М.Д. Ахундов выделяет ряд основных концепций времени: субстанциальную, атрибутивную (которая разделяется на экстенсионную и реляционную), динамическую, статическую, континуальную, атомистическую и т. д. – зародившихся еще в античности и эволюционирующих до нашего времени [9]. Акцентирование систем отсчета как вариантов эпистемологической перспективы снабжает проблему времени (и пространства) контекстом масштаба, позволяя исследовать свойства времени в макро-, мега- и микромире [10].
Рассмотрим коротко эволюцию представлений о времени в европейской философской традиции [11]. Для античной классики в целом было характерно космоцентрическое понимание времени – оно связывалось с движением небесного свода. Представление Платона о времени неотделимо от его учения о бытии и становлении. Бытие вечно, поэтому время есть свойство становления, делающее его изменчивым, появляющимся и уничтожающимся. Время является «движущимся подобием вечности» [12, с. 439]. В связи с этим, Платон выделяет существующее вечно Единое, сотворенный демиургом неуничтожимый космос (сотворенный вместе со временем) и изменчивые, временные явления эмпирического мира.
Согласно Аристотелю, время проявляется в изменении и движении, раскрывается через исчисляемость движения по отношению к предыдущему и последующему. Таким образом, из непрерывности движения следует и непрерывность времени. Определение времени, которое непрерывно, возможно благодаря дискретному «теперь», которое не только разделяет время на части, но и соединяет их [13].
Плотин определял время через вечность – самотождественное недвижимое бытие, которое всегда «есть». Время, связанное с движением, понимается им как длительность мировой души [14].
Эпоха эллинизма и патристики знаменуется переходом от космологического к психологическому и историческому способам интерпретации времени. Согласно Августину, время соотносится с вечностью и возникает по Божьему помыслу вместе с творением. Также Августин связывает время с жизнью индивидуальной души, трактует его как «растяжение души». Время складывается из трех модусов, удерживающихся в сознании: настоящего прошедшего, настоящего настоящего и настоящего будущего. Первое связано с памятью, второе – с непосредственным восприятием, третье – с ожиданием [15]. Время в качестве свойственной душе бытийной формы, выражающейся единством воспоминаний, переживаний и ожиданий, осмысливается также Василием Великим и Григорием Нисским.
Христианские учения о Боге и человеке, таким образом, открывают возможность соотнесения исторического времени и божественной вечности. Это выражается в характерном для средневековья представлении о времени как способе тварного бытия и вечности как атрибуте бытия божественного.
Фома Аквинский, подобно Аристотелю, определяет время как число или меру движения по отношению к предыдущему и последующему, т.е. время связано с движением как последовательностью. Таким образом рассматриваемое время выступает акциденцией субстанции материальных вещей, поскольку они изменчивы. Субстанции неизменных нематериальных вещей соответствует уже не время, а бесконечная длительность. Наконец, Богу, как неизменной полноте бытия, соответствует вечность [16].
В XIII веке происходит переориентации способов трактовки времени. Метафизическое его толкование уступает место психологическому и трансцендентальному. В позднем средневековье, в номинализме, время рассматривается в качестве продукта субъективности человека, а уже в Новое время Р. Декарт предлагает длительность как объективную сторону субъективной категории времени, соотнося их как модус вещи и модус мышления [17]. В философских системах мыслителей Нового времени категория длительности занимала промежуточное место между категориями времени и вечности, иногда охватывая их.
В эмпирико-сенсуалистической традиции эмпирический мир понимается как единственная реальность и нивелируется различие между временем, длительностью и вечностью. Например, у Дж. Локка время и вечность являются модусами текучей протяженности, или продолжительности [18]. Д. Юм не проводит различия между длительностью и временем и сводит его к последовательности восприятий: «[…] из последовательности идей и впечатлений мы образуем идею времени, время же само по себе никогда не может предстать перед нами или быть замечено нашим умом» [19].
И. Кант отказывается от метафизического толкования времени в пользу трансцендентального. По его мысли, время является формальным условием опыта, принадлежит трансцендентальному субъекту как априорная форма чувства, делающая возможной явления вообще, как внешние, так и внутренние [20].
Для И.Г. Фихте Субъект (Я) выступает как отношение, а не как субстанция. Поэтому проблему времени он связывает с душой, понимаемой диалектически как место развертывания противоборствующих сил. Поскольку субъект – носитель длительности, постольку время – сущность души. И.Г. Фихте предлагает интересное диалектическое понимание длительности и последовательности: одномерное бесконечное время остается единым, несмотря на череду бесконечно сменяющих друг друга взаимоисключающих содержаний. Как части единого времени, эти содержания одинаковы и лишь выполняют различающую функцию внутри времени [21].
Отрицание «онтологии субстанции» и дальнейшее развитие диалектических идей приводит Шеллинга и Гегеля к утверждению и абсолютизации становления. История как процесс становления Бога или саморазвития Абсолюта включает в себя противоположности (вечность и временность, бытие и становление), переходящие в тождество. Процессуальность и историцизм в понимании времени Шеллингом явно выражается в его определении: «[…] время – оно единое время, действительное не в себе самом (как последовательность времен), но становящееся временем лишь относительно последующего (когда само оно становится прошлым)» [22]. Гегель измерения времени (прошедшее, настоящее, будущее) связывает со становлением – взаимопереходами бытия и ничто [23].
Благодаря эволюционно-позитивистской программе (Ч. Дарвин, О. Конт, Г. Спенсер) в XIX веке время лишается надвременных, неизменных основ (вечности) и на первый план выступает его «временность» – необратимое, целенаправленное развитие. Организующим моментом времени становится уже будущее, а не настоящее («теперь»), как прежде. В контексте абсолютизации становления время становится формой развития в истории, что превозносит принцип историчности.
Большое влияние на современную философскую мысль оказали новые концепции времени А. Бергсона, В. Дильтея, Ф. Брентано, Р. Лотце, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера.
Сущностью жизни, по А. Бергсону, является длительность, характеризующаяся неделимостью, непрерывностью, развитием и становлением, творческим порывом. Это – качественные характеристики конкретного, живого времени, в противоположность времени «абстрактному» (которое изучается в естествознании), к которому применимы только количественные характеристики. Текучесть жизненного времени (время – жизнь души), длительности, доступна только интуитивному самосозерцанию. Также длительность понимается Бергсоном как единство жизни души [24].
В. Дильтей, во многом следуя установкам философии жизни А. Бергсона, все же размежевался с ним в основном вопросе о природе времени – у Дильтея время является реальностью не столько психической, сколько культурно-исторической.
Р. Лотце утверждал независимость времени от сознания и временность вещей самих по себе. При этом вещи реальны только в «теперь», настоящем, а модусы прошлого и будущего даны в представлении.
Сходным образом Ф. Брентано различал время онтологическое, в котором реальны единичные вещи, данные в настоящем, и психологическое, связывающее модусы времени с воспоминаниями, переживаниями и ожиданиями [25].
По Э. Гуссерлю, темпоральный поток есть абсолютная субъективность, выраженная в переживании настоящего, актуального момента «теперь». Длительность, абсолютная темпоральность трансцендентального субъекта составляет его глубинный уровень [26].
М. Хайдеггер провозгласил конечность в качестве важнейшей характеристики подлинной временности, «временящей» из будущего (в отличие от естественнонаучного времени с его организующим принципом «теперь»). Человеческое существование открыто бытию благодаря своей конечности; «бытие к смерти» является действительным условием экзистирования, выхода за свои пределы. Хайдеггер также предлагает интересную и нетривиальную трактовку мирового времени. Оно, по его мысли, «не налично ни в “субъекте” ни в “объекте”, ни “внутри” ни “вне” и “есть” “раньше” всякой субъективности и объективности, ибо оно представляет условие для самой возможности этого “раньше”» [27].
Таким образом, в истории европейской философии проблема времени обнаруживается в различных контекстах, определяющих ее понимание: космологическом, теологическом, психологическом, трансцендентальном, культурно-историческом, экзистенциальном и т. д. Важным при этом является разработка категорий времени, длительности, вечности. При этом сами эти категории, как и их соотношение, определялись неодинаково в разных направлениях. Общим для их анализа оказывается необходимость обращения к понятиям прошлого, настоящего и будущего, последовательности/непрерывности и изменчивости/неизменности.
Несмотря на все многообразие представлений о времени в истории науки и философии, выделяются две пары базовых концепций, на которых надстраиваются частные. Это субстанциальная и реляционная, статическая и динамическая концепции времени [28].
В субстанциальной концепции время (восходящей в Фалесу и Анаксимандру) наделяется абсолютным существованием, самостоятельным и не зависимым от наполняющих его событий. Образ времени в субстанциальной концепции – чистая длительность. Отсюда следует вывод, что и свойства времени не повержены влиянию наполняющих его событий. В завершенной форме субстанциальная концепция времени получила развитие у Ньютона (разделявшего при этом абсолютное и относительное время) [29].
В реляционной концепции времени, разрабатывающейся Лейбницем и, отчасти, еще Аристотелем, время понимается как координация длительностей и последовательностей в системе отношений явлений и событий. Вне этих явлений и событий времени не существует, оно лишено самостоятельного существования. Соответственно, и свойства времени определяются соотношением событий, явлений и процессов. Так, Г.В. Лейбниц определяет время как «порядок вещей, а не абсолютную сущность» [30].
Пересмотреть научные представления о природе времени (и пространства), отказавшись от его субстанциальных трактовок, заставила созданная в начале XX веке А. Эйнштейном теория относительности [31]. Разработка теории относительности привела к важным философским следствиям, поставив под сомнение существование абсолютного времени, трактуя время как форму существования материи, ставя его в зависимость от характера движения материальных систем и их взаимодействия. Подробному исследованию философских аспектов теории относительности посвящены работы Д.П. Грибанова и Э. Кассирера [32].
В статической концепции времени (восходящей к Пармениду) утверждается реальное существование трех темпоральных модусов: прошлого, настоящего и будущего. Моменты прошлого, равно как и будущего, всегда существовали и будут существовать.
В динамической концепции времени (восходящей к Гераклиту) постулируется реальность только модуса настоящего, поскольку прошлого уже не существует, а будущего еще не существует. Время непрерывно длится, «временится» в настоящем, и уподобляется течению.
Образы времени в динамической и статической моделях сопоставимы с представлением о времени-Хроносе и времени-Эоне Ж. Делеза. Так, «согласно Хроносу, только настоящее существует во времени. Прошлое, настоящее и будущее – не три измерения одного времени. Только настоящее наполняет время, тогда как прошлое и будущее – два измерения, относительные к настоящему. Другими словами, всякое будущее и прошлое таковы лишь в отношении к определенному настоящему (определенному протяжению и длительности), но при этом сами принадлежат более обширному настоящему, с большей протяженностью и длительностью. Всегда есть более обширное настоящее, вбирающее в себя прошлое и будущее. Значит, относительность прошлого и будущего к настоящему влечет относительность самих настоящих по отношению друг к другу» [33, с 213]. В противоположность Хроносу, согласно Эону «только прошлое и будущее упорствуют или содержатся во времени. Вместо настоящего, устраняющего прошлое и будущее, здесь прошлое и будущее делят каждый момент настоящего, дробят его до бесконечности на прошлое и будущее – в обоих смыслах-направлениях сразу. Именно этот момент без толщины и протяжения разделяет каждое настоящее на прошлое и будущее, а не обширные и толстые настоящие содержат будущее и прошлое в их взаимном соотношении» [33, с 216].
Подобные интеллектуальные пассажи напоминают о том, что концепции и модели – это всего лишь концепции и модели, или способы рассмотрения явления. Истинность и правдоподобность этих концепций-репрезентаций определяется степенью соотношения «территории» и обозначающей ее «карты» (А. Коржибский). При этом способы соотношения «территории» и «карт» научно-конвенциональны, а сами «карты» поставляются господствующей научной парадигмой. В постнеклассическом дискурсе категория времени получает столько равноправных способов экспликации, сколько потенциальных исследовательских позиций. Таким образом, речь идет о плюралистичном сосуществовании множества способов концептуализации времени [34].
Обозначим свойства времени, общезначимые для философии и науки. Необратимость времени связана с его направленностью. Это означает, что время одномерно, длится из прошлого к будущему. Время имеет направление, и его образом выступает «стрела времени». Необратимость означает невозможность обернуть вспять стрелу времени. Проблема необратимости времени сопряжена с проблемой необратимости материальных процессов и проблемой детерминизма, поскольку причинно-следственные связи между объектами и процессами материального мира возможны только в условии необратимого и направленного времени. Помимо представленных свойств время имеет длительность и последовательность. Эти свойства выражают непрерывность дления и смены состояний вещей, «длящуюся последовательность». Выражая противоположные по смыслу значения, категории длительности и последовательности как свойства времени приходят к диалектическому единству, подчеркивая континуально-дискретный характер времени. Как пишет Я.Ф. Аскин, «непрерывность находится в неразрывном единстве с прерывностью времени, инфраструктурой которой является дискретность событий, образующих своей сменой течение времени» [35]. Важными являются также такие характеристики времени, как темп и ритм. Темп обычно связывается со скоростью и интенсивностью развития процесса или смены состояний, ритм – с «пульсацией», тактом и размеренностью, моментами «событийных свершений» во времени и их частотой.
В контексте анализа сознания и предложенной для его осуществления онто-гносеологической интеракционной концепции следует осуществить разграничение смыслов категории «время» и уточнить ту специфическую область, которая будет интересовать нас в первую очередь. Следуя Гуссерлю, будем различать время «объективное», или космическое, и время феноменологическое, выступающее «единой формой всех переживаний в одном потоке переживания (в потоке переживания одного чистого Я)» [36, с. 253].
Проблема необычных состояний сознания является прежде всего проблемой переживания Я, поэтому такое различение приобретает большую значимость. Назвать время феноменологическое сугубо «субъективным» было бы неправильно, поскольку оно не сводимо к времени психологическому и имеет онтологические основания [4, с. 400-401], отражающие объективную сторону психологического времени. Поэтому корректнее называть это время «субъектным», как сопринадлежащим субъекту. Отличительный же признак феноменологического времени – принципиальная его неизмеримость; никакие средства физики не в состоянии измерить «теперь», «до», «после» и другие модусы данности времени [36, с. 253]. Очевидно, дело обстоит именно так потому, что время мыслимо через сознание, соответственно и «темпоральные различия, темпоральные смыслы (“раньше”, “теперь”, “позже” и др.) […] конституируются во внутреннем сознании».
Физическое время, интересующее физиков, является проекцией времени на пространство, «вопространствленным» временем, проявляющемся через движение. Именно движение как пространственное свойство материальных систем делает возможность измерения «физического» времени. Онтологическое же время явлено как изменение. В свою очередь, изменение «можно определить как единство исчезающего, пребывающего и появляющегося» [4, с. 400], или прошлого, настоящего и будущего. Именно это единство возможно только в сознании и через сознание, без которого оно заменяется просто рядоположением взаимоиных моментов.
Таким образом, время есть изменяемость бытия и «оживляющий» его принцип, данный также в сознании. Само пространство выступает для человека в качестве живой изменяющейся среды, в которой его жизнь течет, благодаря его (пространства) «овременению». Так понимаемое время является коррелятом бытия человека и мира, организующим принципом их онтологического единства и взаимодействия.